Шестимесячного ребенка принесли к медсестре для ежедневного ухода. Процедура была проста: протянуть ребенку два кольца и уговорить его потянуть за них, выполнив первый шаг упражнения. Я заметила, что ребенок уже знал, что его ждет и что он должен делать. Он протягивал руки, чтобы схватить кольца, как только видел медсестру. Затем, крепко продержавшись за кольца во время всего упражнения, он бросал их, не получив никакого сигнала, и переходил к следующему упражнению. В нем задействовали ноги ребенка, и он выполнял всю последовательность действий без каких-либо указаний от медсестры. Затем он лежал неподвижно, ожидая, когда его поднимут за пятки и потренируют вверх ногами. После этого медсестра брала его на руки, обнимала, целовала и некоторое время играла с ним, как мама со своим маленьким ребенком.

Я заметила, что подобное отношение, полное любви и заботы, было обычным для детей всех возрастов во всех учреждениях, которые я посещала. Следующая увиденная мной группа состояла из четырех детей примерно полутора лет, которые проделывали более сложный комплекс. Они входили строем, снимали обувь, аккуратно составляли ее в ряд и отодвигали скамейку от стены. Один за другим они проползли вдоль скамейки, потом прошлись по ней, а после заползли под нее. Затем они взобрались на брусья для упражнений. Они точно знали, что и когда делать, как по часам, и когда они закончили эту процедуру, каждый подошел и сел на колени медсестры. Медсестра сажала их обратно на пол и снова поднимала для выполнения другого упражнения. Потом дети обувались, ставили скамейку на место и выходили. Такого рода курс корректировки поведения продолжается год за годом по мере взросления детей.

Что это означает, спрашивала я себя, в обычной жизни, за пределами яслей и классной комнаты? И, наблюдая за детьми, я знала, что уже получила ответы на некоторые вопросы о поведении русского народа, о поколениях людей, которые растут или даже уже выросли с тех пор, как доктор Павлов провел свои эксперименты и сделал выводы о формировании условных рефлексов.

Благодаря пожизненному научению правительство может полагаться на массы людей – конечно, не без исключений – и на то, что они будут реагировать определенным образом на определенные стимулы. Сегодня русские – дисциплинированный, хорошо обученный народ. Возможно, его нельзя назвать счастливым, зато он вряд ли решит восстать против своих правителей.

Но более того – и это гораздо важнее – американцам не стоит забывать, что, контролируя всю экономику, советская диктатура может использовать этих дисциплинированных людей для достижения того, что трудно, если вообще возможно, в нашей свободной экономике. Коммунистические лидеры знают об этой силе и умеют ее использовать. Например, они вкладывают гораздо больше внимания и гораздо больше денег в научные и исследовательские проекты, чем мы. Возьмем только одну сферу деятельности: в 1956 году стены советских университетов покинуло около 26 тысяч врачей. В Соединенных Штатах было около 6,5 тысяч выпускников.

В Советском Союзе бесплатная медицинская помощь, по-видимому, стала одним из тех благ, которые люди ценят выше всего. У Министерства здравоохранения есть представительства по всей стране, но правила составляются в Москве с рядом добавлений, учитывая местные условия жизни. Чтобы стать врачом, нужно десять лет учиться в школе, после чего шесть лет учиться в медицинском университете, а затем три года работать на государство. Сначала акцент был сделан на врачах общественного здравоохранения. После завершения работы на государство врач может выбрать специальность и пройти еще три года обучения. Я с интересом узнала, что врачам не положено работать дольше шести часов в день.

Весь Советский Союз разделен на медицинские участки. В Ленинграде мы посетили один из таких участков по уходу за матерями и детьми. Там работают только со здоровыми детьми. Больных отправляют в больницу. В пределах участка проживает 19 тысяч детей. В городе трое яслей и еще четверо за его пределами, куда детей отправляют для оздоровления. В районе 18 детских садов и 11 школ. Участковый медицинский персонал состоит из 91 человека, включая 51 врача, каждый из которых проводит два часа в центре и четыре часа на телефоне. Нам рассказали, что в 1956 году в округе умер всего один ребенок в возрасте до года, а в возрасте до шестнадцати лет – лишь четверо. На участке не было зафиксировано ни случаев венерических заболеваний, ни проституции. Важно отметить, что только в Ленинграде насчитывается более 35 таких центров, в которых 2 тысячи врачей занимаются исключительно профилактической медициной.

Позже мы посетили Сочи, город далеко на юге, на берегу Черного моря, где работает 50 санаториев, которые принадлежат государственным предприятиям и профсоюзам. Если врач подтверждает, что работнику необходимо на месяц отправиться в санаторий, 70 % стоимости ухода за ним оплатит профсоюз. Работник оплачивает транспортные расходы по специально сниженной ставке и 30 % расходов на себя за весь периода отпуска. Если он серьезно заболеет, время, проведенное в специальной больнице или санатории, не засчитывается в отпуск.

В Сочи действует замечательная договоренность, которая позволяет работникам брать с собой в санаторий своих супругов, но за дополнительную плату. Я видела, как многие мужья и жены наслаждаются прекрасным сочинским пляжем, лежа на солнце или плавая в море. Люди тратят много времени и тщательно обдумывают предстоящий отпуск. На самом деле я никогда не понимала важность каникул, пока не узнала, как горячо их обсуждают в Советском Союзе.

Я писала в основном о российском сельском хозяйстве и медицине, однако правительство столь же остро осознает необходимость проведения исследований и щедрого финансирования в других научных областях. В Москве с нами был американец Сет Джексон, член делегации ООН, которая посетила Россию для изучения проблем лесного хозяйства, в частности лесозаготовок. Он был техническим экспертом от нашего Министерства лесного хозяйства, и, по его мнению, по исследованиям в сфере лесоводства Россия оказалась впереди.

«Советский Союз обследовал все свои леса благодаря усилиям научно-исследовательских институтов, занимающихся вопросами лесного хозяйства, – сказал он. – В этой стране двенадцать таких институтов, и в них постоянно совершенствуются техники лесозаготовок и других производственных задач. Соединенные Штаты никогда даже не наносили на карту все свои леса».

Меня интересовало еще одно обстоятельство, связанное с тем, как Советский Союз стимулирует научный прогресс. Талантливые студенты получают возможность свободно выбирать работу, но я задавалась вопросом, насколько свободно им разрешено мыслить. Поэтому я задала вопрос одному ученому.

«О, нас призывают мыслить свободно, так же, как и работать, – ответил он с улыбкой. – Мы вольны обсуждать, спорить и думать так, как нам заблагорассудится». Но если задать любому из них вопрос о политике, они неизменно ответят: «Мы ничего не знаем о политике».

Позже в Москве у меня состоялась интересная встреча с Комитетом советских женщин, которые пытались договориться о