Давно уже сир Киван не видел мальчугана таким счастливым. Он без умолку болтал о своих котятах и скармливал им кусочки щуки со своей королевской тарелки.

– Ночью к моему окну приходил плохой кот, но сир Попрыгунчик зашипел на него, и он убежал.

– Плохой кот? – «Экий все же славный мальчонка».

– Старый черный зверюга с порванным ухом, – пояснила Серсея. – Злобная тварь: однажды он оцарапал Джоффри. – Она скорчила гримасу. – Кошки нужны, чтобы ловить в замке крыс, но этот и за воронами на вышке охотится.

– Скажу крысоловам, чтобы поставили ему западню. – Никогда еще племянница не была такой кроткой. Это к лучшему, а все-таки грустно. Огонь, пылавший в ней так ярко, угас.

– Что ж ты не спрашиваешь о брате? – поинтересовался сир Киван, они ждали на сладкое пирожные с кремом, любимый десерт короля.

Серсея вскинула голову, зеленые глаза засверкали.

– Джейме? А что, есть новости?

– Никаких. Думаю, тебе следует приготовиться…

– Он жив. Я чувствую. Мы пришли в этот мир вместе, дядя, и порознь из него не уйдем. Тирион – дело иное, его уход меня бы только порадовал. О нем тоже ничего не слышно, ведь так?

– Головы карликов нам последнее время не предлагали, верно.

Она кивнула.

– Можно тебя спросить, дядя?

– Изволь.

– Разве ты не собираешься привезти свою жену ко двору?

– Нет. – Дорна чувствует себя хорошо только дома, в кругу семьи. Обожает своих детей, мечтает о внуках, молится семь раз на дню, любит рукоделие и цветы. Поселить ее в Королевской Гавани – все равно, что бросить одного из котят Томмена в змеиное гнездо. – Моя леди-жена не любительница путешествий, она предпочитает жить в Ланниспорте.

– Приятно, когда женщина разумна и знает, где ее место.

Это Кивану не слишком понравилось.

– Что ты хочешь этим сказать?

– По-моему, я выразилась достаточно ясно.

Конопатая снова подлила Серсее вина. После пирожных с кремом сир Борос сопроводил короля вместе с его котятами в опочивальню, и пришло время поговорить о суде.

– Братья Осни не станут праздно смотреть, как его приговаривают к смерти, – предупредила Серсея.

– Им и не придется. Я взял обоих под стражу.

– Как так? За что?

– За преступную связь с королевой. Ты сама призналась его святейшеству, что спала с ними, – забыла?

– Нет, – покраснела она, – не забыла. Что с ними будет дальше?

– Стена, если признают себя виновными. В противном случае ими займется сир Роберт. Некоторых людей нельзя возносить высоко.

– Я ошиблась в них, – опустила глаза Серсея.

– И далеко не только в них, мне сдается.

– Милорд, миледи, прошу прощения, – прервала его круглолицая черненькая послушница, – но великий мейстер просит лорда-регента тотчас же прибыть к нему.

«Черные крылья, черные вести, – подумал сир Киван. – Штормовой Предел пал, или Болтон извещает о чем-то?»

– Может быть, это вести о Джейме, – заметила королева.

Узнать это можно было единственным способом. Сир Киван поднялся:

– Покорно прошу меня извинить. – Преклонив колено, он поцеловал племяннице руку. Этот поцелуй может стать для нее последним, если немой гигант подведет.

Посыльный, закутанный в меха мальчуган лет восьми-девяти, напоминал медвежонка. Трант держал его на мосту, не пуская в крепость.

– Ступай греться, малец, – сказал сир Киван, сунув ему монетку. – Дорогу в воронятник я знаю.

Метель наконец улеглась. Из-за рваных туч круглым снежным комом выглядывала луна. Замок казался чужим: у всех зданий и башен отросли ледяные зубы, знакомые дорожки спрятались под сугробами. Длиннющая сосулька разбилась у самых ног сира Кивана – каково-то сейчас на Стене?

Дверь ему отворила худенькая девочка-служанка в меховой мантии, слишком большой для нее. Лорд-регент потопал ногами, сбивая снег, и бросил ей плащ.

– Великий мейстер ожидает меня.

Девочка, молча кивнув, показала ему на лестницу.

Комнаты Пицеля помещались прямо под воронятником. Полки на стенах ломились под тяжестью зелий, свитков и книг, на стропилах висели травы. Сир Киван всегда находил, что у великого мейстера чересчур жарко топят, но сейчас там царил холод: огонь в очаге не горел, угли едва тлели.

В сумраке, который малочисленные свечи почти не рассеивали, выделялось приотворенное окно. На подоконнике сидел ворон, самый большой из виденных сиром Киваном – крупнее охотничьих ястребов в Бобровом Утесе, крупнее сов. Луна серебрила его оперение.

«Нет, дело тут не в луне. Он не черный, этот ворон. Он белый».

Белые вороны в отличие от своих черных сородичей писем не носят. Цитадель Староместа рассылает их лишь затем, чтобы оповестить о смене времен.

– Зима, – промолвил сир Киван. Слово повисло в воздухе белым облаком, и что-то ударило лорда-регента в грудь, словно великанский кулак. Кивана швырнуло на подоконник; ворон, взлетев, захлопал над его головой белыми крыльями. В груди торчал арбалетный болт, сидящий глубоко, по самое оперение. Точно так же умер и его брат. – Пицель, – прохрипел лорд-регент, – на помощь…

Великий мейстер сидел у стола, уронив голову на толстую раскрытую книгу в кожаном переплете. «Спит», – подумал Киван, но нет: на лысом пятнистом черепе зияла пробоина. Пергаментные страницы пятнала кровь, в лужицах свечного воска плавали мозги и осколки кости.

«Он просил об охране, – подумал Киван. – Зря я не дал ему людей». Неужели Серсея была права, и это дело рук карлика?

– Тирион? – позвал Киван. – Где ты?

– Далеко, – ответил чей-то знакомый голос.

Он стоял у книжных полок – пухлый, напудренный, в шелковых туфлях, с арбалетом в мягких руках.

– Варис?

– Если можете, простите меня, сир Киван, – сказал евнух, положив арбалет. – Я не держу на вас зла и сделал это лишь ради государства. Ради детей.

У Кивана тоже были дети. И жена… Дорна.

– Замок наводнен гвардейцами Ланнистеров, – проговорил он.

– В этой комнате их, к счастью, нет. Вы не заслуживаете такой участи, знаю. Умирать одному, в морозную зимнюю ночь… Но как прикажете быть, если хороший человек служит неправому делу? Вы угрожали погубить то, что столь успешно начала королева: замирились с Хайгарденом, обеспечили юному королю поддержку духовенства, хотели объединить всю страну под его рукой…

От дунувшего в окно ветра Кивана пробрала дрожь.

– Вам холодно, милорд? Простите великодушно. Великий мейстер перед смертью обделался – я бы задохнулся без притока свежего воздуха.