III

Олдхорны жили по гостям. За прошедшие четыре года — с тех пор, как Стюарт разорвал узы, связывавшие его с Гасом Мейером, они превратились в профессиональных гостей. Дети зимой гостили у бабушки Ван-Бек и ходили в школу в Нью-Йорке. Стюарт и Элен гостили у друзей в Эшвилле, Эйкене и Палм-Бич, а летом обычно проживали в каком-нибудь маленьком коттедже в чьем-нибудь имении на Лонг-Айленде. «Дорогая, но он просто стоит и пустует! И думать не могу, чтобы сдавать его за деньги. Окажите нам любезность, поживите у нас!»

И обычно они соглашались; они не жалели себя, проявляя эту вечную готовность и энтузиазм, которые так ценятся в гостях, — это сделалось их профессией. Живя в мире, богатевшем на войне в Европе, Стюарт как-то сбился со своего пути. Дважды великолепно сыграв на национальном турнире любителей гольфа, он устроился на работу профессиональным тренером в клуб, который когда-то помогал основывать его отец. Он чувствовал себя тревожно и был подавлен.

В эти выходные они гостили у одной из его учениц. После тренировки «двое на двое» в смешанных парах, Олдхорны поднялись наверх одеться к ужину, перегруженные всем накопившимся за много месяцев, не принесших им никакой радости. Днем Стюарту пришлось играть в паре с хозяйкой, а Элен — с другим мужчиной; этой ситуации Стюарт всегда боялся, потому что ему нужно было состязаться с Элен. Он даже пытался промахнуться при последнем ударе на восемнадцатой лунке — чуть-чуть, самую малость. Но мяч пошел прямо в лунку. Элен продемонстрировала всю гамму поверхностных жестов, полагавшихся для достойного проигрыша, но весь остаток дня посвятила исключительно своему партнеру по игре.

Когда они входили в комнату, на их лицах все еще сохранялось притворное веселье.

А когда закрылась дверь, выражение радости стерлось с лица Элен, и она прошла прямо к трюмо, будто единственная достойная ее компания находилась в зеркале. Стюарт посмотрел на нее, нахмурившись.

— Знаю, почему у тебя такое поганое настроение, — сказал он, — хотя не думаю, что ты сама это знаешь!

— У меня вовсе не поганое настроение, — отрывисто сказала Элен.

— Именно поганое, и настоящая причина мне известна — а ты ее не знаешь. Все потому, что я загнал тот мяч в лунку!

Она медленно, словно не веря своим ушам, отвернулась от зеркала.

— Так вот оно что! У меня, оказывается, нашелся еще один недостаток! Я вдруг, ни с того, ни с сего, перестала уметь проигрывать, так?

— Это тебе обычно несвойственно, — признал он, — но с чего тогда ты проявила такой интерес к другому мужчине, и почему это ты на меня так смотришь, словно я, как говорится, «с душком»?

— Даже и не думала!

— А я это вижу! — И он также видел, что с ними рядом теперь всегда были какие-то другие мужчины — обладавшие властью или деньгами, любезничавшие с Элен и дарившие ей чувство прочности и солидности, которое он был не в силах ей обеспечить. У него не имелось причин ревновать к кому-то конкретному, но исходившее от многих давление постоянно его раздражало. Его взбесило, что из-за такой мелочи, как проигрыш, жена своим поведением опять дала ему понять, что он больше не заполняет целиком все ее существование.

— Ну, раз Энн была так важна эта победа, то и на здоровье, — вдруг сказала Элен.

— Что за мелочность? Она ведь тебе неровня, и даже до третьей лунки в Бостоне не доберется!

Чувствуя, что неправа, Элен сменила тон.

— Ах, да не в этом дело! — вспыхнула она. — Мне просто хочется, чтобы мы с тобой, как всегда, играли бы вместе. А ты теперь должен играть с этими недотепами и исправлять все их косяки, когда они загоняют куда-то мячи! И особенно, — тут она сделала паузу, — когда без всякой на то необходимости ты проявляешь к ним такое внимание!

Слегка презрительный тон и насмешливая ревность скрывали все более растущее равнодушие, которое было ему очевидно. В былые времена пристальный взгляд Элен сопровождал каждое движение, стоило ему лишь пригласить на танец другую женщину…

— Мое внимание — всего лишь профессиональная обязанность, — ответил он. — Эти уроки все лето приносят по три сотни в месяц. И если бы я не тренировал других женщин, как бы я поехал в Бостон на следующей неделе смотреть твою игру?

— И ты увидишь мою победу! — объявила Элен. — Знаешь это?

— Естественно, ничего иного и не желаю! — машинально ответил Стюарт. Но его покоробило от совершенно ненужного вызова в ее тоне, и он вдруг подумал, а правда ли ему не все равно, выиграет она или проиграет?

В то же мгновение настроение Элен изменилось, и она на миг увидела ситуацию в ее истинном свете: она могла участвовать в турнирах любителей, а Стюарт — нет, и все новые кубки в стойке теперь были только ее, и ради насущного заработка он отказался от своей горячей любви к настоящему спорту, которая составляла всю его жизнь.

— Ах, Стюарт, мне так тебя жаль! — В глазах у нее стояли слезы. — Как ужасно, что ты не можешь делать то, что так любишь, а я могу! Может, не стоит мне играть этим летом?

— Глупости! — сказал он. — Не дома же тебе сидеть, сложа руки?!

За это она и ухватилась:

— Такого ты мне, конечно, не позволишь. Так уж вышло, что я хорошо играю, ничего тут не поделать. Это ведь ты научил меня практически всему, что я умею! Но как бы я хотела тебе хоть чем-то помочь…

— Просто никогда не забывай, что я — твой самый лучший друг. А ты иногда ведешь себя так, словно мы с тобой соперники.

Она умолкла, разозлившись, что он сказал чистую правду, и не желая отступать ни на йоту; но ее тут же захлестнула волна воспоминаний, и Элен стала думать о том, каким храбрым он всегда был — всю свою заполненную вечными поисками заработка, словно склеенную из кусочков, жизнь; она подошла к нему и обняла мужа.

— Милый, милый мой! Все еще наладится. Вот увидишь!

На следующей неделе Элен выиграла в финале турнира в Бостоне. Стюарт, находившийся в общей толпе, очень ею гордился. Он надеялся, что это реальное достижение вместо того, чтобы стать новой пищей ее самомнению, упростит отношения между ними. Он ненавидел конфликт, выросший на почве их желания достигать совершенств в одной и той же области и завоевывать трофеи в одном и том же жизненном поле.

После игры он пошел за ней к зданию клуба; он радовался и