"Как будто бродим по заброшке. Осталось найти красивое место где-нибудь повыше, сесть на край, болтая ногами над пропастью, пить из жестянок, говорить о вечном и ждать рассвета. И целоваться."

Ладонь министра Шена на талии стала жечь кожу. Почему-то на пикнике ее это не смущало, он вел себя слишком нарочито, откровенно демонстрируя всем, что они уже давно разобрались в своих отношениях и уже сто лет вместе спят, а она знала, что это не так, поэтому воспринимала его поведение как игру, театральное представление с целью кому-то что-то доказать, и автоматически включилась в эту игру, просто чтобы не портить ему спектакль.

"А сейчас зачем он это делает?"

Нравится ему, вот и делает. У него с этим просто.

"А дворец свой полудохлый зачем мне с таким жаром рекламирует?"

Как будто ты не знаешь. Хочешь стать хозяйкой покоев с обледеневающими стенами? Он, похоже, думает, что это офигенное предложение.

"Великий боженька… Зачем мне министр Шен, я знаю, но зачем мне этот темный склеп? Можно как-нибудь без него?"

— А это храмовая площадь, — они дошли до поворота стены женского дворца, министр развернул Веру вправо, показывая новый двор с галереями по бокам. Внутри двора была широкая дорожка из каменных плит, вдоль этой дорожки шла вереница статуй на высоких постаментах, министр повел ее туда. Они спустились по ступенькам, остановились в начале дорожки, министр осмотрелся вокруг с невеселым видом, как будто это место много для него значило. Вера постояла молча, рассматривая статуи и здание напротив с двухэтажной крышей и драконами на коньках, поняла, что молчание длится слишком долго, подняла вопросительный взгляд на министра Шена. Он заметил, невесело усмехнулся и кивнул вперед: — Здесь проводятся ежегодные службы в честь богов и духов-покровителей семьи. Моя дорога унижения.

Вера пораженно осмотрелась, ничего унизительного не нашла и опять развернулась к министру:

— Почему?

— Потому что в этот день собираются все мои родственники и выстраиваются вот тут, каждый у своего духа-покровителя, — он указал рукой вдоль дорожки, медленно пошел по ней вперед, статуи начинались не сразу, а где-то после первой трети дорожки, причем первым шел пустой постамент, а следующий уже был со статуей, министр остановился напротив нее, — вот тут стоит младшая сестра, возле следующего духа — средняя, потом следующая и старшая, потом другие люди, возле вон того, самого дальнего, стоит мать. А я, как наследник, несу ароматические палочки и прочие дары, вообще это старший мужчина должен делать, но он на моей памяти никогда не мог пройти такое расстояние по прямой, так что я его всю жизнь замещал в этом вопросе. Выхожу вот оттуда, откуда мы пришли, иду по дороге до храма, там возлагаются жертвы, — он указал на здание с двумя крышами, опять посмотрел на первую статую: — По канону, мы должны вот тут встречаться, а потом вместе идти к жертвеннику и возлагать жертвы. Когда я подхожу, сестра тут уже стоит меня ждет, я останавливаюсь, поворачиваюсь к ней, она мне кланяется, я кланяюсь ей, она берет у меня одну палочку и я иду дальше к алтарю, она идет за мной. Я подхожу к следующей, все повторяется, вторая становится за первой, и так дальше до самого конца, мы идем туда, жертвеннику тоже кланяемся, я возлагаю жертвы, они все по очереди ставят палочки и просят у богов чего им там хочется, считается, что в этот день сто процентов боги исполнят.

— И в чем унизительность? — осторожно спросила Вера.

— Они мне не кланяются. Я для них не наследник, я подхожу, жду поклона, они стоят с задранными носами свой удар гонга, потом на свой удар кланяюсь я, они милостиво принимают поклон, берут палочку и идут за мной, и так каждая — мать, бабка, бедные родственники-приживалы, все. В прошлом году мать притащила своих дочерей, потому что в их доме не было мужчины, ее муж заболел, а его брат был в отъезде, некому было провести церемонию. Они меня попросили, я сделал им одолжение, в итоге я всей кодле поклонился, а вся кодла мне — ни разу. Я плачу их долги, я их защищаю, а они делают вид, что я этим их оскорбляю.

— В смысле — защищаете?

— Если их кто-то оскорбит, они жалуются мне и я вызываю этого человека или его представителя на дуэль. Но их редко оскорбляют, потому что мои дуэли тяжело переносятся, я не жалею оппонентов, все об этом знают. И если они проиграются в карты или на скачках, то за их долгами тоже приходят ко мне, а я к ним не иду, потому что мне проще заплатить, чем видеть их рожи.

Он смотрел куда-то вдоль аллеи пустым взглядом, выглядел замерзшим и потерянным, как будто сам пытается понять, на кой черт ему сдался этот склеп. Вера осторожно положила свою ладонь поверх его руки на ее талии, он очнулся и посмотрел на нее, она шепотом сказала:

— Ваши цыньянские бабы охренели от безнаказанности.

Он фыркнул:

— Жизнь у них такая. Они ни на что не имеют права, только охреневать и остается, и всячески демонстрировать презрение. Они не могут исключить меня из семьи, если один раз приняли, а я их — могу. Женщины не вычеркивают из семейкой книги, а мужчины не вписывают новые имена, для этого нужна женщина — родить, усыновить, принять на содержание, это может только старшая женщина семьи, или мать, с благословения старшей женщины. Они меня вписали и теперь ничего не могут с этим сделать, в семье нет других мужчин, которые могли бы меня вычеркнуть. Вот они и терпят, морды кривят, но терпят. И я терплю. Семья — симфония взаимного терпения.

Он опять стал смотреть на аллею со статуями, Вера так хотела его чем-нибудь отвлечь, что решилась тоже обнять его за пояс, он посмотрел на нее, она заглянула ему в глаза и с детской серьезностью спросила:

— Хотите, я их побью?

— Хочу, — кивнул он, — увидите моих сестер — бейте сколько угодно, потребуют виру

— я заплачу. И не вздумайте им кланяться, здесь не ваш мир, если вы ее толкнули — просто идите дальше, можете еще сказать: "Че ты стоишь у меня на пути, слепая, что ли? Не видишь — я иду!" И плечом так ее, с разворота, чтобы запомнила, — он показал, как, Вера захихикала, он улыбнулся. Она спросила:

— А отсюда статуя куда делась? — кивнула на пустой постамент, он улыбнулся:

— Ее здесь не было, на аллее духов по канону всегда оставляют пустой постамент — это, во-первых, дань принципу архитектурной незавершенности, а во-вторых, знак гостеприимства дома, чтобы если какой-нибудь добрый дух вдруг захочет стать покровителем дома, он мог видеть, что его здесь ждут и для него готово свободное место. Если дух появится и его внесут в книгу духов, то здесь поставят его изображение, а вот тут сразу же поставят новый пустой постамент, для этого и аллея длиннее, чем надо.

— Как все продуманно, — уважительно опустила уголки губ Вера, еще раз посмотрела на статуи: — И это все — духи?

— Духи-покровители, — кивнул он, — в религии Золотого Дракона есть он сам, наверху, потом младшие боги, типа Ра Ни и Ма Ра, ниже духи-покровители, и еще ниже — просто духи. Покровители от просто духов отличаются тем, что у них есть место, где их почитают, это придает им силы и продевает жизнь. Обычный дух может стать покровителем, если сделает людям что-то хорошее и его пригласят в семейный храм, тогда он как бы обретает дом. Вот эта змея — самый молодой на данный момент дух, ее видела моя бабка, — он указал на самую первую статую, Вера посмотрела на нее еще раз — крупная змея, обвивающая то ли дерево, то ли облако, не разобрать. — А пригласила ее в дом прабабка, еще в империи, она была беременна первенцем и во время прогулки наступила на змею, живот был большой, она не видела, куда ставит ногу. И змея ее укусила, но яд не впрыснула. Все очень испугались, но быстро поняли, что отравления нет, бабке запретили выходить из дворца, но она вышла ночью и принесла змее угощение, и долго молилась за ее благополучие, очень благодарна была. И змея к ней вышла, обратилась молодой женщиной, они разделили угощение и душевно пообщались, змея сказала, что ей нужен дом, и бабка той же ночью вписала ее в книгу духов, хотя она не имела на это права, это делают только старшие. А утром эта змея пришла как человек, через ворота, и попросилась в служанки, бабка ее узнала и попросила у старших ее себе, они согласились, и змея стала ее компаньонкой, это высокий статус, слуга девятого ранга, выше только старшая служанка и управляющий. Они прожили вместе много лет, потом бабка умерла, а служанка после ее похорон превратилась в змею у всех на глазах, и уползла. Тогда родственники открыли бабкины дневники и узнали всю историю, внесли змею в книгу духов уже по правилам, и статую ей сделали, она потом иногда появлялась во дворце, обычно перед какими-то значимыми событиями, или когда в доме появлялся новый член семьи, она здоровалась. И с тех пор на территории дворца никого ни разу не кусали змеи. Для провинции Кан это существенно, а здесь змеи не водятся, так что… Но ее постамент дед забрал с собой, когда уезжал. Они тоже все из старого дворца.