Финнам местность была знакома, они действовали здесь в зимнюю войну 39/40 года. Еще летом с озера Оулуярви взлетели гидросамолеты «Хейнкель-115» и приводнились на Коньозере, в нашем тылу. Они высадили группу диверсантов восточнее Беломорско-Балтийского канала с целью взорвать шлюз.

Диверсионная группа финнов, кстати, переодетая в немецкую полевую форму, была уничтожена охраной канала. Но попытки повторялись с маниакальным упорством.

Еще 3 октября финны взяли Петрозаводск. Наши загодя эвакуировали из города население, вывезли оборудование предприятий. Но финны, взяв абсолютно пустой город, устроили в стране торжества. 3 ноября они взяли Кондопогу, а 7 декабря – Медвежьегорск. Самый большой их успех – захват участка Кировской железной дороги в 310 километрах от станции Свирь до станции Масельгская, шедшей с севера на юг, параллельно фронту. Больше успехов финская армия, мечтавшая захватить всю Карелию, не имела. Линия фронта застыла на месте до конца 1944 года, шли лишь упорные бои местного значения.

Держались развернутым пеленгом. Внизу мелькали заснеженные сопки, тайга и очень редко – небольшие хутора. Дорог не было видно, войск – тоже. Разница со средней полосой России, где раньше воевал Иван, была значительной.

Иван вертел головой, пытаясь запомнить ориентиры, но их не было. Ни характерных изгибов рек – все они сейчас находились под снегом и льдом, ни заводских труб. Везде сплошной снег и режущая глаз белизна. Тут бы и черные очки не помешали – глаза поберечь.

Самолет ведущего вошел в пологое пике, и в наушниках раздалось:

– «Горбатые», работаем!

А где цель, непонятно. Ни пушек, ни танков или автоколонн не было видно. Куда целиться, где враг? И только когда бомбы ведущего самолета взорвались, взрывная волна сбросила снежный покров, и Иван, как и другие пилоты, увидел дот. Может быть, их было несколько, но этот был велик. Над камнями он возвышался незначительно, но наверняка имел несколько этажей, был весь из бетона и выглядел внушительно. Что для его толстых стен их бомбы-сотки? Сюда надобны бетонобойные бомбы по тысяче килограммов, но такой бомбовый груз Ил-2 взять не мог, норма – четыреста. Если баки не заливать бензином полностью да разбег с хорошей взлетно-посадочной полосы, то можно было подвесить бомбу в пятьсот килограммов.

Тут же, после первых упавших бомб, проявила себя финская оборона, огрызнулась малокалиберными «эрликонами» швейцарского производства. Швейцария была нейтральной страной и не примыкала ни к гитлеровской коалиции, ни к антигитлеровской, но оружие продавала обеим сторонам, исходя из принципа «деньги не пахнут».

Иван приметил позицию зенитной установки и отвернул от общего строя. Надо было подавить зенитку, иначе она наделает много бед.

Он вышел на курс, нащупал кнопку бомбосбрасывателя, перевел ее в положение «залп» и одним нажатием сбросил все четыре бомбы. Облегченный от смертоносного груза самолет «вспух».

Иван заложил вираж, полагая встать в общий строй и пройтись по траншеям пушечным огнем. Но снизу, из-за каменных валунов, прямо по брюху низколетящего самолета ударила очередь снарядов другой зенитной установки. Сквозь рев мотора Иван услышал, как рвутся снаряды на фюзеляже, почувствовал, как самолет затрясло.

Он обернулся оценить повреждения. Мама моя! От хвоста остались одни клочья. Самолет стал плохо слушаться рулей, но мотор тянул.

Иван стал «блинчиком» разворачиваться на восток. «Илы» еще штурмовали укрепления, а он вышел из боя. Хватит, хватит, он был уже на оккупированной территории. Но там хоть свои, русские и белорусы, они могли помочь куском хлеба или вареной картофелиной.

На панели приборов моргнула красная лампа. Иван обернулся: за штурмовиком тянулся черный след. Но огня еще не было. «Наверное, пробило масляный радиатор», – решил он. Теперь у него была одна надежда – на двигатель. Дотянет ли мотор, сдюжит ли? Ну еще два десятка километров – и можно прыгать с парашютом! Назад Иван уже не смотрел, только на приборную панель – указатель давления масла и скоростемер.

Периодически мотор терял обороты, но потом снова тянул. Да где же этот чертов канал? Вот вроде бы внизу промелькнуло нечто похожее.

Внезапно с глухим ударом мотор заклинил, винт встал. Страшно было Ивану видеть перед собой неподвижные лопасти. Самолет еще летит, но рева мотора не слышно, и эти лопасти перед глазами.

Иван сдвинул фонарь кабины – тут же ворвался студеный ветер. Иван все тянул падающий самолет, надеясь подальше убраться в свой тыл. Он не знал, что его засекли части ВНОС на канале и уже доложили по телефону, что видят наш штурмовик, из которого идет дым, а двигатель не работает. Даже направление по приборам засекли.

Иван посмотрел на высотомер. Высота была небольшая – 300 метров. Надо покидать самолет, иначе парашют не успеет раскрыться. Страшновато покидать машину и жалко. Новая, до этого вылета на ней ни одной пробоины или заплатки не было.

Он расстегнул привязные ремни, встал на сиденье и неловко перевалился за борт. Тут же рванул кольцо вытяжного парашюта.

Его крутило, как щепку в бурном море, потом раздался хлопок – это раскрылся купол пара-шюта.

Иван успел осмотреться. Внизу была поляна, засыпанная снегом, из-под которого торчали камни.

Земля надвигалась быстро. Он успел лишь слегка согнуть ноги, и тут же раздался удар, смягченный снежным покровом. Ивана повалило, и купол протащил его несколько метров, пока он не исхитрился захватить и подтянуть стропы.

Купол погас. Иван встал, расстегнул привязную систему, огляделся.

Вокруг простиралась девственно-чистая снежная пелена, безмолвие. Что делать, куда идти?

Для начала он обрезал стропы, скомкал парашют. Если что, им ночью обмотаться можно, все теплее. Хотя от шелка какое тепло? Только защита от ветра. Одно радует – вес маленький, не надорвешься.

Он сориентировался по низко стоящему солнцу и определил, что надо идти назад, к каналу. Там охрана, люди. Иначе можно бродить по этой тундре, пока не замерзнешь или не обессилеешь от голода. Обожгла мысль: есть ли в этих местах медведи или волки? Не зря ведь один из городов Медвежьегорском назвали.

Иван вытащил из кобуры пистолет, передернул затвор, и, придерживая курок, нажал на спусковой крючок. Теперь стоило лишь снять курок с предохранительного взвода большим пальцем – и сразу можно стрелять.

Унты глубоко проваливались в снег, идти было тяжело. Уже через сто метров он вспотел в меховом комбинезоне, запыхался. С ужасом представил, что идти придется не один и не два километра. Или остаться здесь? Его штурмовик упал неподалеку, еще дым от пожара виден. Может быть, пришлют за ним У-2 с лыжным вариантом шасси? Однако, поразмыслив минуту-другую, он решил на везение не полагаться, а упорно идти вперед.

Иван обмотал вокруг туловища полотнище купола, освободив руки – так удобнее идти. Шел по снежной целине, пока не чувствовал, что устал. Тогда садился в снег, отдыхал и снова шел вперед. Хуже всего было то, что день в этих местах зимой очень короткий. Еще полчаса – и солнце сядет. Тогда ориентироваться сложно. А ему не хватало только заблудиться.