Я вздрогнул. Откуда она знала, что вот уже двадцать пять лет, как мне не давала покоя картина Караваджо?

— Да, правда, — согласился я, вернувшись из ванной. — Так, легкая бессонница. Я поужинаю с Нилетто и вернусь.

— Почему он больше не заходит? — спросила мама. — Почему я больше не слышу, как он звонит в дверь?

— Ну ты же знаешь, мама, что он женился!

— Ах! Какая-то женщина отняла его у тебя, да? — пробормотала она, не глядя на меня, как если б то была неизбежная фатальность, которую и смысла не было оспаривать.

— Я буду крестным их ребенка! — объявил я ей, чтобы успокоить ее.

— Они меня попросили, я согласился. А ты приготовишь нам пирог!

Снова подняв глаза, она непривычно пристально посмотрела на меня.

— Ты снова стал много курить, мой мальчик. Я каждый день убираю две полные пепельницы окурков.

У меня внезапно перехватило дыхание.

— Не грусти, мам, — шепнул я ей на ухо. — Завтра на кладбище ты будешь не одна.

Теперь уже вздрогнула она. Она отступила и спросила меня дрожащими губами:

— Не одна на кладбище? В каком смысле?

— Ну да, я пойду с тобой, мама.

— Первый раз ты решил пойти вместе со мной! — воскликнула она, хотя в ее голосе не прозвучало никакого упрека.

Каждый год в день поминовения мы ласково спорили друг с другом. Я отказывался ходить с ней на кладбище в Верано, где она гуляла в память о Гвидо, не имея возможности принести цветы на его могилу в Касарсе.

«Прощай», — прошептала она на пороге. И перекрестила меня.

— Доброго вечера, мама!

Я перескочил одним прыжком три верхние ступеньки. Чем она была озабочена? Пока мое левое веко подчиняется мне, мне ничего не уфожает. Мне нет нужды держаться настороже, как и следовало из обета, который я дал себе когда-то на втором этаже галереи Боргезе; если сейчас по возрасту я и мог отождествить себя с Голиафом, судьба еще не назначила того, кто станет моим Давидом; и ничто не помешает мне этой ночью, как и в любую другую, попытать свой шанс на привокзальной площади, после того как я поужинаю с Данило.

Я встретился с ним в одной траттории радом с Сан Лоренцо, где он ждал меня со своей женой. Отныне раз в месяц мы ужинали там, беря по тарелке спагетти с жареными баклажанами. И никакого мяса: Данило сообщил мне свое отвращение к убиенным животным. Хозяин, мой друг — из-за его тучного тела мы звали его по-свойски «Пеппоне» — сделал для нас исключение, открыв свое заведение в тот вечер. Эмигранты из Абруцци, которые составляли большую часть его клиентов, уезжали на выходные к себе в горы. Но Пеппоне, не взирая на свое расписание, никогда не отказывался обслужить нас. Одно из последних в Риме мест, где тебе открывали после закрытия, если ты был знаком с хозяином. А на столиках между солью и перцем, вместо бутылки кетчупа, стояли блюдечки со свежим душистым майораном.

Аннамария тоже любила эту харчевню за ее деревенскую простоту, тогда как Данило предпочел бы ей настоящий ресторан. Как же она изменилась после свадьбы, и какой симпатичной я находил ее после случившейся с ней метаморфозы! Нет уже никаких лекций на архитектурном факультете, никаких занятий, никаких интеллектуальных амбиций. Близость материнства чудесным образом всколыхнула в ней суеверия ее детства. Родившись в Пачино, рядом с Аволой, в этой столице миндаля, откуда ее отец привез рецепт своего печенья, она предавалась теперь самым нелепым и самым очаровательным верованиям простонародной сицилийской традиции. В ней оживал легендарный поэтический Юг, где мамаши подвешивают над плетеной колыбелью ножницы, чтобы они разрезали надвое злых духов, которые вознамеривались бы мучить их дитя. При виде черной кошки Аннамария поворачивалась вокруг себя на месте; возвращаясь с прогулки, бросала соль через плечо, если встречала на своем пути монашку в чепце; постоянно держала на столе в столовой дополнительный прибор на случай, если какой-нибудь предок нанес бы им с того света нежданный визит. Она соблюдала кучу ритуалов, которые нравились мне своей очевидной наивностью и скрытой мудростью. Я ворчал на Данило, когда он высмеивал их как ребячество. Моя мама вырезала в саване для отца кусочек ткани, чтобы дать душе покойного вознестись к небесам. Подобные обычаи, каковые еще практиковали некоторые пожилые крестьяне во Фриули, вскоре отомрут повсюду в Италии. Кроме Сицилии и крайнего Юга, где я пожалуй и уединюсь, когда всеобщая зараза доберется в свой черед и до Неаполя.

В тот вечер со своими тяжелыми черными косичками, переплетенными лентой, и своими белоснежными руками, шеей и лицом, которые хозяин снимаемой ими квартиры посчитал своим долгом запретить ей выставлять на солнце, Аннамария была похожа на одну из тех архаичных матрон, чей безмятежный профиль украшает медали, найденные при раскопках в Сиракузах. Из бесцветной и неугомонной девицы она незаметно превратилась в серьезную и собранную мамашу. Наверно, по этой причине я не так страдал, когда видел Данило, к которому она относилась скорее как к сыну, нежели возлюбленному. Они образовывали пару, в которой я не чувствовал себя лишним. Рядом с ними я ощущал себя сопричастным вечному порядку вещей, ощущал, что снова занимаю свое место во вселенской гармонии. Да, спокойная красота, тихая неуклюжесть и скорее животная, нежели человеческая, уверенность Аннамарии позволяли мне порвать путы, которые связывали меня с прошлым. Ее присутствие избавляло меня от ревности, от жалоб, от разборок со своей совестью, от бесплодной рефлексии, от слепого отчаяния, от неистового безрассудства, и я с полной ясностью и решимостью мог продвигаться к последней перипетии своей судьбы. (Но пусть никто не вздумает устанавливать причинно-следственную связь между горько-сладкими минутами, что я провел с этими людьми, и тем, что случилось со мной — чему я позволил случиться со мной — уже позже ночью. И пусть не пытаются объяснить ту лихорадочную спешку, а затем ту смиренную покорность, которые положили конец моей человеческой истории, некими приземленными психологическими мотивами.)

Аннамария попросила хозяйку позвать ее, когда закипит вода. Будущая роженица очень хотела сама положить спагетти. Способ узнать пол ребенка, в зависимости от того, лягут ли они на дно или встанут торчком. Старый волшебный рецепт, переданный ей у костра из виноградных лоз ее сицилийской бабушкой.

Данило посмотрел, как Аннамария направилась к кухне своим лишенным грации, но благородным шагом, осторожно ступая по скользким после еженедельной субботней уборки ступенькам, с улыбкой пожал плечами, затем толкнул меня локтем и тихо сказал мне, в то время как исполинский Пеппоне одним движением своей тучной руки опустил железную штору.

— Я сегодня встретил Бернардо.

Я не сразу отреагировал, внезапно перенесясь от скрежета металла в Болонью моего детства. Я гулял с Джованной, с Энрико, с Матиасом, с Даниелем, чьи стершиеся со временем из моей памяти лица внезапно возникли передо мной также четко, словно я расстался с ними накануне, я гулял допоздна с ними по барам, пока хозяин не выталкивал нас на улицу, тыкая нам в спину деревянной рукояткой своего багра. Грохот опустившейся за нами шторы погружал нас в ночную тишину. Слева и справа тянулась сумрачная вереница портиков. Мы ждали, прежде чем отправиться дальше, пока эхо, разносившееся по аркадам, не докатится до конца улицы. Своды портика заволакивало легкой дымкой. С поперечной улицы, уверенно крутя педали, выезжал мальчик-молочник и ставил в свешивавшиеся из окон ведра бутылку с молоком. Не останется, быть может, ничего от моих книг, квартира на виа Евфрата перейдет другому владельцу, на двери сменят табличку с моим именем, да вот собственно и все; но этих образов, в которых, пожалуй, суммируется лучшее, что было в моей жизни, этих мимолетных впечатлений, зияющего портала, ведущего во двор дворца, качающегося на проволоке меж двух домов фонаря, облачка пара от нашего дыхания в холодном воздухе, бегущих перед нами колоннад, розовых отблесков в дрожащем полумраке улиц, силуэта какой-то парочки, исчезнувшей, едва появившись, этих звуков шагов, голосов, угасающих в воздухе шепотков, песни, умирающей на губах припозднившегося прохожего, этих мгновений, что казались мне мертвыми и что внезапно ожили с неослабевающей эмоциональной силой, вполне хватит, чтобы оправдать мои полвека на земле.