Амайя вдохнула земляной, первобытный аромат муки. Тонкая пыль проникла в ее дыхательные пути, забив бронхи и заставив дышать глубже, хотя что-то подсказывало ей, что лучше этого не делать. Она открыла рот, пытаясь отдышаться, и мукаˊ, окружавшая ее со всех сторон, проникла в горло, смешалась со слюной и душила, вызывая сильнейшую тошноту. «Я не хочу умирать, я всего лишь ребенок», — пыталась сказать она, но с каждым словом пыльная масса, забившая дыхательные пути, проникала еще глубже. Мольбы о жизни делали только хуже. Она слышала гром и музыку Берлиоза, сопровождавшую ее неизбежную гибель печальным колокольным звоном. Уверенная, что это конец, почувствовала, как влажные горячие руки убирают муку с лица. Она открыла глаза… Ей улыбалась Росария.

— Это случится сегодня, маленькая сучка. Хозяйка съест тебя этой ночью.

Она испуганно вскрикнула; крик прорвался сквозь сон и вылетел из горла. Девочка проснулась в темном лесу и решила, что мертва: она ничего не видела, ничего не слышала, кроме собственных криков, хриплых от холода и лихорадки.

В реальность ее вернул лай Ипара. Она потерялась, она в лесу, она готовится умереть. Ее скоро съедят.

Она встала, придерживаясь за ствол бука, затем как слепая вцепилась в косматую шкуру на шее Ипара и сделала первый шаг.

— Идем, Ипар, — приказала она чужим голосом.

Собака осталась на месте. Она не двигалась.

Амайя опустилась на колени рядом с Ипаром и, обняв его, взмолилась:

— Пойдем, Ипар, пойдем, пожалуйста.

Снова погрузила пальцы в собачью шкуру и сделала еще один шаг вперед. На этот раз Ипар не сопротивлялся. Он шел рядом с хозяйкой, но несколько раз повернул голову, словно пытаясь объяснить повелителю леса, что ничего другого сделать не может.

Амайя ничего не видела. В какой-то момент она плотно зажмурила глаза; вдруг, открыв их, она сумеет что-то увидеть… Ипар вел ее вперед. Ей удавалось обходить деревья, не задевая их, она чувствовала их дружественную близость, но то и дело спотыкалась о корни, камни и неровности почвы. В конце концов упала на колени. Ипар стоял перед ней, смягчив удар и не давая ей рухнуть плашмя, но боль в лодыжке и жжение в коленях были такими острыми, что она заплакала. Ей потребовалось некоторое время, чтобы снова подняться на ноги; каждый шаг терзал ее так, словно в коленных чашечках застряли камни. Пару раз ей казалось, что она слышит журчание реки, но вода, продолжавшая шумно падать на верхушки деревьев, рассеяла эту уверенность. И она брела все дальше.

Амайя чувствовала себя бесконечно одинокой. Становилось прохладнее. Температура упала всего на пару градусов, но среди сиротливых мокрых деревьев она сняла пальто, единственный источник тепла. Внезапно струи воды снова ударили ей в лицо, и она поняла, что вышла из леса. Пересекая границу, услышала громкий свист, который звучал несколько секунд. Ипар остановился, словно подчинившись окрику хозяина. Подождав несколько секунд, не повторится ли свист, девочка решила, что виной всему ветер, проносившийся между деревьями.

Сверкнула очередная молния, осветив ночной сумрак. Ослепленная ее сиянием, прямо перед собой девочка увидела тропу, ведущую под гору. И еще кое-что. Амайя ахнула. Там кто-то был. Ипар яростно залаял, вырываясь из ее рук. Девочка осталась одна, ослепленная молнией: на ее сетчатке запечатлелся темный силуэт, который она успела увидеть в ту секунду, когда молния рассеяла мрак. Там кто-то был, и это было плохо, очень плохо, в этом она была уверена; силуэт напоминал ей о сомнительной привилегии прожить жизнь, будучи обреченной на смерть. Дрожа от лихорадки и страха, Амайя позвала Ипара. Если собаки не было рядом, ее страх умножался, превращаясь в панику. Продвигаясь вперед по тропинке, Ипар продолжал лаять еще несколько секунд, которые показались ей вечностью. Но вот он остановился, и в следующий миг она увидела его рядом. Присела, обняв его. Видение исчезло.

— Не бросай меня, Ипар. Не оставляй меня, — с облегчением пробормотала Амайя, зарывшись дрожащими пальцами в собачью шерсть.

Прежде чем продолжить путь, она прислушалась, пытаясь понять, есть ли рядом кто-то еще. Но дождь заглушал все звуки, и до нее доносился лишь стук собственного сердца, который отдавался в ушах, как удары плетей. Ипар рыкнул еще пару раз, но Игнасио научил Амайю отличать тревожный рык от удовлетворенного урчания, когда собака была уверена, что опасности удалось избежать.

Склон становился все более отвесным, а тропа все более непроходимой, так что в конце концов по ней стало невозможно идти прямо, не сорвавшись вниз. Впереди девочка угадывала отвесный склон и мысленно поблагодарила себя за то, что надела горные ботинки, потому что в другой обуви спуститься было бы невозможно. Не отрывая руки от шеи Ипара, Амайя присела на корточки. Свободной рукой она цеплялась за камни, потом за кустарники, и в итоге ей удалось не скатиться по склону, так что никто не смог бы ее остановить. В колени сквозь ткань брюк что-то впивалось, подсохшие раны трескались каждый раз, когда она сгибала ноги, и это было очень больно. Они спустились на относительно ровный участок, и когда измученная Амайя наконец остановилась передохнуть и подняла голову, впереди она увидела свет.

Это был дом. Дом посреди леса. Дом с освещенными окнами. В лихорадочном сознании девочки замелькали спасительные образы: люди, телефон, чтобы позвонить тете, камин. Она была уверена, что все это время ни разу не моргнула, боясь потерять из виду чудесное видение. Даже Ипар оживился, угадывая человеческое присутствие. Спускаясь по склону холма и приближаясь к дому, девочка поняла, что огонек не один: впереди сияло много огней. Они окружали весь дом, были разбросаны по саду и освещали фасад, главный вход и площадку перед домом, на которой стояло несколько автомобилей. Под проливным дождем, после темноты, холода, ран, лихорадки и страданий зрелище казалось нереальным; девочка почувствовала эйфорию, которая тут же сменилась ощущением абсурдности происходящего. Как же она была глупа: заблудилась в лесу и всего несколько минут назад думала, что умрет в чаще, будучи при этом менее чем в километре от человеческого жилья…

Амайя вышла на цементную дорожку, и ощущение у нее было таким, будто она ступает по пляжу с плотным и тонким песком. Сделала пару неуклюжих шагов по твердой поверхности, едва сдерживая желание разрыдаться: слезы стояли в горле комком, который ей никак не удавалось проглотить.

Дождь прекратился. Как будто кто-то в вышине закрыл кран, через который на землю вытекали целые океаны. Дождя больше не было, и это казалось ей добрым предзнаменованием. Ипар остановился, и Амайя остановилась вместе с ним. Несколько секунд они стояли