такой щедрой подачки (следующего часового пояса) на этой широте было никак не меньше 180 километров, нам не было никакого смысла продолжать дальнейшее движение на запад, и мы повернули строго на север. Несмотря на относительно высокую температуру – около минус 8 градусов – мне никак не удавалось сегодня толком согреться, потому что буквально каждые 30–40 минут нам с Джефом приходилось останавливаться, поджидая скрывавшихся за пеленой летящего снега Уилла и Кейзо. Только когда сквозь разрывы облачности проглядывало солнце, чувствовалось, как могло быть тепло, если бы… К полудню ветер усилился до 8—12 метров в секунду, и стало совсем невмоготу. Особенно доставалось рукам – не помогало ни интенсивное вращение ими в режиме ветряной мельницы на частых остановках, ни короткие пробежки на лыжах в перерывах между этими остановками. Поэтому во время обеда, напомнившего мне безрадостную картину начального этапа экспедиции, я, чтобы не снимать перчатки, пил чай прямо из горлышка термоса. Поскольку у меня на бороде и усах намерз толстый слой инея, действующая апертура ротового отверстия была существенно меньше необходимой для успешного выполнения указанной операции, и чай, проливаясь на бороду, застывал там в виде живописных рыжих сосулек. Во время ланча рядом со мной как привязанный сидел Чучи, провожавший взглядом каждое движение моих рук – не перепадет ли что-нибудь и ему. Перепало, но, увы, очень мало. Первым не выдержал пытки холодом и ветром предводитель. Он вдруг резко поднялся и, ни слова не говоря, отправился к своим нартам. Трапеза была скомкана, так как вслед за ним стали собираться и остальные. Пришлось мне последовать их примеру, хотя я еще не совсем расправился с обедом. Чертыхаясь и думая про себя, что лучше бы Уилл проявлял такую прыть на маршруте, я поднялся и, доедая на ходу, вставил носки своих бесподобных ботинок в автоматические крепления. Хорошо, что они срабатывали безотказно и мне не приходилось нагибаться, роняя при этом сыр изо рта, как ворона из басни Крылова.

Для того чтобы согреться, я шел на лыжах буквально пританцовывая. Собакам это, безусловно, понравилось, и они тут же ускорили ход. Правда, это относилось только к идущей за мной упряжке Джефа. Все остальные находились на таком расстоянии, откуда я и сам-то был едва-едва виден, не говоря уже о каких-то танцах. Чтобы как-то ограничить циркуляцию холодного ветра вдоль моего исхудавшего тела, я подпоясался широким ремнем – сразу стало теплее. Похоже, что предводитель все же начал подбирать ключик к сердцу своих собак, поскольку буквально перед нашей остановкой на ночлег его упряжка внезапно нас догнала, обойдя по пути собак Кейзо! Небывалый случай! Воспользовавшись этим порывом и ускорив темп, мы наконец-то финишировали все вместе. Ура! Джеф, правда, несколько поубавил сияния ореола вокруг головы предводителя, укротившего своих собак, заявив, что просто собаки Уилла, как наиболее остро переживавшие ограничения в рационе, с истинно собачьим чутьем оценив обстановку, рванули вперед в предвкушении близкой кормежки. Не знаю, может быть – и скорее всего, – он и был прав, но лично мне больше нравилась первая версия уилловского прорыва.

После остановки я первым делом распряг собак Уилла и развел их по местам временной дислокации. Отсюда мне было видно, как Бернар неторопливо развязывал наши нарты и вытаскивал палатку, укладывая ее на снег рядом с собой. Ветер, к счастью, поутих, и можно было все делать не торопясь и без особой страховки, тем не менее я поспешил на помощь своему напарнику по палатке. Поставив палатку, я вернулся к своим собакам, которые уже были вне себя от волнения в ожидании корма. Становилось немного жутковато, когда я смотрел на этот живой строй лающих, хрипящих, дерущихся и скулящих собак, на их огромные белые клыки, высунутые чуть ли не до отказа языки, с которых капала тягучая голодная слюна… Надо было срочно их кормить, но я не мог – пришлось ждать, пока Кейзо разведет своих собак по местам, а он, как назло, что-то закопался со своей палаткой. Возбуждение уилловских собак передалось собакам Кейзо, их напряжение достигло предела, и они, как бегуны, не дождавшиеся стартового выстрела, сорвались с места вместе со своими уже ничего не весившими после разгрузки нартами. Расстояние в несколько десятков метров, разделявшее наши упряжки, было покрыто в считанные секунды, и вот уже четыре самые крупные собаки – Хоби, Монти, Бьелан и Егер – начали рвать на части последний из оставшихся ящиков с едой. Начался форменный дурдом – мои крики и ругань перемежались японскими проклятиями, в ход пошли кулаки, удары плоской частью лопаты и буквально всем, что попадалось под руку. Когда разнимаешь таких возбужденных собак, действеннее всего резкий и громкий шум. Бить их было совершенно бесполезно, так как в таком состоянии они не слишком чувствительны к боли. Поэтому с истошными криками мы вдвоем оттащили собак от ящиков с продовольствием. Я помог Кейзо привязать его собак, затем мы их одновременно накормили, и я заготовил корм впрок. Ящики с кормом и нашим провиантом я впервые за все время путешествия убрал в палатку Уилла на случай, если какая нибудь из собак сумеет ночью освободиться, как это сделал накануне Джимми.

О пройденном сегодня расстоянии оставалось только гадать, поскольку в довершение к сломанным «Аргосам» у нас сломалось мерное колесо Джефа, но, по всем оценкам, из-за частых остановок – никак не более 25 миль. Корма оставалось на четыре ходовых дня, а до расчетной точки было около 150–160 километров.

12 июня

Бесснежный лед – сплошная боль

В спине, суставах и коленях.

От беспорядочных падений

Спасал лишь верный «Rossignol»

Погода в течение дня: температура минус 10 – минус 15 градусов, ветер юго-юго-западный 2–4 метра в секунду, ясно, безоблачно, видимость хорошая.

Что день грядущий нам готовил,

Никто из нас вчера не знал,

Но ветер снег так укатал,

Что тот асфальту стал подобен…

Эти вариации на тему произведений нашего великого поэта стали лейтмотивом всего сегодняшнего дня. Уже само его начало обнадеживало – морозец, солнце и легкий южный ветерок. Рыхлого и мягкого снега, сводившего на нет все достоинства профессионального лыжного снаряжения, как-то сохранившегося даже на моих неопытных ногах, не было и в помине. Твердая, белая, отполированная снежная поверхность была как раз тем идеальным местом, где вышеназванные достоинства могли бы проявиться в полной мере, если бы не злополучные неопытные ноги…

По меньшей мере раз