добычей, вполне самостоятельно и почти свободно передвигается, а сам победитель испытывает весь ужас и унижение публичного наказания. Подоспел наш штатный доктор Этьенн. После короткого осмотра места происшествия он выписал мне рецепт на свой излюбленный аспирин и какой-то убойный антибиотик. С эти рецептом я подъехал к нартам предводителя, где находилась наша аптечка, и получил от самого доктора прописанные им лекарства. Тут же, не отходя от аптеки, я съел первую порцию и запил ее куском снега. Лечение было вчерне завершено, можно было трогаться. Весь инцидент вместе с лечением занял не больше 15 минут!

Бернар предложил мне отойти назад к нартам, чтобы не нагружать пораненную руку, но я отказался и продолжил лидирование уже осторожнее, стараясь не падать. К вечеру небо заволокли облака и усилился ветер. Наши координаты 79° 6’ с. ш. и 60° 8’ з. д. Мы достигли верховьев ледника Гумбольдта. Снег, лежащий на его поверхности, был очень плотным и сильно фирнизованным. Назавтра нам, по плану, предстояло начать спуск к океану навстречу ожидавшимся через день самолетам. Если бы мы считали дни, проведенные в экспедиции, по числу съеденных ужинов, то сегодняшний день был бы предпоследним только для нас – для собак же он был последним, поскольку, согласно правилам по перевозке собак на самолетах местной полярной авиации, во избежание несчастных случаев в полете собак нельзя было кормить как минимум сутки до вылета.

Поэтому мы скормили нашим друзьям все, что у нас для них оставалось, прибавив еще немного из нашего рациона. Они, конечно, заслуживали большего, но это было все, что мы могли им предложить, во всяком случае сейчас.

15 июня

Ну вот желанное мгновенье,

Всех мук спасительный венец,

Но где же, где же вдохновенье?

И где биение сердец?

Успех – удачи искуситель,

И то, и то в большой цене.

Собаки спят, спит предводитель

И мы, как будто бы во сне…

Погода в течение дня: температура минус 5 – минус 7 градусов, ветер юго-восточный 1–2 метра в секунду, облачно, туман, видимость плохая.

С самого раннего утра, а проснулся я, как обычно, в 5.45, был густой туман, видимость отвратительная – не более 100 м, – а если принять во внимание практическое безветрие, то ждать улучшения погоды в ближайшее время не приходилось. Левую руку, накануне пострадавшую за правое дело, все еще было больно сгибать, но она уже была практически работоспособной, во всяком случае могла удержать миску с овсянкой. Подкрепившись этим ставшим уже ритуальным для нас по утрам блюдом, мы с Бернаром готовились к заключительному дню нашего путешествия, и вот тут произошло событие, которого мы ждали и к которому готовились долгих два месяца перехода. И произошло оно, как это часто случается, совершенно неожиданно и вполне буднично. В наш шатер просунулась голова Этьенна, который посмотрел на нас и наши приготовления и с видимым удовольствием, чеканя каждое слово, произнес:

«ГОСПОДА! ГРЕНЛАНДСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ ЗАВЕРШИЛАСЬ!»

Таким образом, Гренландская экспедиция завершилась, и мы дальше не пойдем. Это ответственное решение было принято совместно предводителем и Этьенном четверть часа назад с учетом плохой видимости и невозможности в связи с этим найти хорошую площадку для приема самолетов, тогда как нужную площадку можно было легко разметить непосредственно в районе нашего нынешнего лагеря.

Примечательно, что такое, на мой взгляд, а также на взгляд всех тридцати пар собачьих глаз, правильное решение было принято предводителем чисто интуитивно, без использования для его аргументирования известной аксиомы «От добра добра не ищут».

Этьенн исчез, весьма довольный произведенным эффектом, оставив нас с Бернаром наедине с нашими переживаниями. Ждали, ждали и дождались. Ура! Но, как водится, после первых минут радости, что все позади – и усталость, и непогода, и морозы, и метели, и собачьи бунты, и все то другое, без чего не обходится ни одна экспедиция, – стало грустно, что вся эта беспокойная, но интересная жизнь больше не повторится и что скоро придется расставаться с друзьями и собаками. Было непонятно, чего же все-таки больше – радости или грусти…

Я подвел некоторые итоги для себя лично, и они оказались не такими уж плохими, если учесть мой небогатый опыт подобных экспедиций. Из 60 дней перехода 22 дня я бессменно лидировал, пройдя впереди на лыжах около 1000 километров. При этом я уставал не больше, а порой, как мне казалось, даже меньше других. Я научился ориентированию, поближе узнал всех ребят и собак, мой английский уже был не только моим, но стал понятным всем остальным участникам экспедиции, да и они стали понятнее говорить на своих языках. Я отобрал 45 проб снега для изучения жаждущими открытий московскими гляциологами. Физическое состояние свое я оценивал как хорошее, если не считать нескольких мозолей на подушечках больших пальцев ног, да и то они были в основном приобретены за последних три дня, когда мы шли в ускоренном темпе и проходили 55–58 километров ежедневно. Покусанное плечо заживало и не давало больше поводов для беспокойства. Словом, я имел все основания быть вполне довольным собой как участником международной команды.

Уилл лучше всех распорядился внезапно образовавшимся свободным временем: он просто лег спать. То же самое сделали и мудрые собаки, которые, впрочем, и не просыпались. Известие о завершении экспедиции пришло до начала побудки, так что они закончили свою экспедицию во сне. Этьенн пытался связаться по радио с Резольютом, но Мишель не отвечал. По-видимому, он считал, что мы на марше и не включал станцию. В 10 часов все, кроме спящего предводителя, собрались в нашем шатре на кофе и любимое обсуждение вариантов. По всей видимости, мы полетим прямо до Резольюта, затем – до Фробишера. Там мы оставим собак с Джоном, а сами проследуем в Оттаву, где, весьма вероятно, впервые за два месяца можно будет принять настоящий, а не снежный душ! А пока, как записано в моем дневнике, грязные, но довольные, мы отдыхали. Все мысли о завтрашнем самолете. В отличие от известного героя Владимира Высоцкого, срок нашего пребывания вдали от цивилизации был не таким продолжительным, а потому я отчетливо представлял, «кто меня там встретит, как меня обнимут…». Насчет песен я не зарекался – это было непопулярно, но тем не менее я был уже больше чем наполовину там, за скрывающимся в тумане горизонтом. Последним, пожалуй, эмоциональным всплеском, на короткое мгновение вернувшим нас в еще вчера заполнявшую все наше существование