только сын Аарона Бэрра, но и его политический ставленник, секретарь, так сказать, — нет, хуже, гомункулус изменника Аарона Бэрра! — Сэм незаметно мне подмигнул: все смотрели на рукопись, которую я держал в руках.

— А доказательства? — спросил Райт и потянулся к стопке бумаги.

— Исчерпывающие. — Я был весьма сух. — Видите ли, я биограф полковника.

— Я полагал, — сказал Райт довольно резко, — что его биограф Мэттью Ливингстон Дэвис.

— Мы оба его биографы. Однако мистер Дэвис должен ждать смерти полковника. Я же этим не связан.

— А можно мы… немного ее полистаем? — Рука мистера Райта зажила собственной жизнью. Не дожидаясь, пока я передам ему страницы, он их схватил.

Около часа истинный автор и издатель читали друг другу то, что я написал, время от времени справляясь у меня или у Свортвута о подробностях, требуя дополнительных подтверждений.

— От нас не требуется педантичности, — уверил меня мистер Райт. — Стиль Дэйви Крокетта настолько басенный, что мы можем сказать все, что придет в голову.

— Восхитительно. Просто восхитительно. — Ясные глаза истинного автора выражали не только нормальную человеческую алчность, но и неожиданный для убежденного вига фанатизм.

— Думаете, вы сумеете побить Мэтти Вана? — полюбопытствовал Свортвут.

Мистер Райт мрачно кивнул.

— В конце концов, что бы ни написал Дэйви Крокетт…

— В жизни не написал ни строчки! Ненавижу книги. Грамматика, правописание — тьфу, ненавижу. — Глаза у Дэйви Крокетта все еще были закрыты.

— Ваш материал, мистер Скайлер, изложенный в стиле Крокетта, уничтожит Ван Бюрена и как личность, и как государственного мужа.

— Какого еще мужа, — раздался голос с кровати, — если б не надушенные бакенбарды, и не скажешь, мужчина он или баба, и в корсете ходит, мексиканский… — Голос смолк, Дэйви Крокетт захрапел.

Около часа мы торговались. В конце концов я получил 5400 долларов, а мистер Райт — все, что я написал, и еще кое-какие документы (судебные протоколы из Олбани и т. д.). Очевидно, книга Крокетта уже написана, однако истинный автор говорит, что ему будет нетрудно вставить мою работу в текст. Мы пожали друг другу руки.

Я бежал домой под снегом, хлопьями валившим с неба. Пинком распахнул дверь и крикнул Элен:

— Мы богаты!

На что она ответила довольно спокойно:

— Да, уж конечно, лучше быть богатыми.

— Как только родится ребенок, мы уедем из Нью-Йорка. Поедем в Испанию. В Гранаду. В Альгамбру!

Элен улыбалась счастливой улыбкой, ничего не понимая.

Сегодня самый чудесный день в моей жизни. Я богат (хотя мне надо выплатить 500 долларов, полученных от Гауэра). Теперь я могу жениться на Элен. И уехать из Нью-Йорка. А всего лучше то, что я вряд ли задену полковника Бэрра. Он никогда не свяжет меня с Дейви Крокеттом, и, учитывая стиль Крокетта, насколько я могу о нем судить, никто не воспримет серьезно ни слова, опубликованного под именем пьяного олуха. Мои беды позади.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Сегодня утром впервые в этом месяце я направился в контору на Рид-стрит.

У Крафта появился новый партнер, он взял еще одного клерка (на мое место); с удивительной теплотой он принимал меня в бывшем кабинете полковника, заново обставленном, украшенном вазами с весенними цветами.

— Это все моя дочь. — Он словно оправдывался за цветы. — В июне выходит замуж.

Я поздравил его и тут же выпалил:

— Я тоже женюсь. — Никогда не могу удержаться не сказать то, что у меня на уме; точнее, о чем думаю в данную минуту.

— Добрые вести. Мы имеем честь знать юную особу?

— Нет. Она недавно приехала в Нью-Йорк из Коннектикута и остановилась у своей тетушки на Томас-стрит. — Вечно мне нужно лезть в крутой бейдевинд — если я верно употребляю мореходный термин.

— Итак, вы забросили юриспруденцию?

Я перестал ходить в контору сразу после Нового года.

— На время.

— Вам надо бы сдать наконец экзамен по праву.

— Успею. Я теперь сотрудничаю в газетах.

Крафт кивнул.

— Знаю. — Мне так приятно, когда кто-то говорит, что читает меня. — Я прочитал немало ваших вещей в «Ивнинг пост». Вы — Старожил, ведь так?

Я не стал отпираться. Я не сказал ему, что в других газетах и журналах выступаю под именем Скептика (он хвалит вигов) и Мыши с галерки, которая пишет театральные рецензия и считает Эдвина Форреста величайшим актером эпохи, что и высказала недавно по случаю его отъезда в Англию (хотя Мышь и вынуждена была признать, что ей не очень понравилась игра Форреста в «Торговце из Боготы»).

— Многие литераторы — юристы. Например, Ферпланк. Например…

Но я не дал ему развить тему. Я пришел по делу (собрать частные бумаги полковника Бэрра) и вскоре удалился.

Я нашел полковника у оконца в задней стене. Жидкое апрельское солнце озаряло его лицо: он тянется к теплу и свету, как древний подсолнечник, вдруг пустивший корни в подвале.

Я вручил ему пачку документов. Он положил их на пол возле кресла.

— Что давали вчера в театре?

— Джеймс Шеридан Ноулс сам себе устроил бенефис. — Я пересказал полковнику несколько сцен из пьес, написанных Ноулсом, в том числе из «Горбуна», шумного представления, которое так нравится публике.

— Признаюсь, скучаю по театру. — Единственная фраза полковника, которую можно истолковать как жалобу. Он отодвинулся от солнца и сразу превратился из подсолнечника в старого крота, прячущегося в нору.

— Продолжим суд века! — Бэрр взял в руки толстенный том. — Вот précis[98] моего процесса. Полная стенограмма на тысячу сто страниц. Почитай, когда будешь в меланхолии. А пока я в сжатой форме изложу тебе главное. Разумеется, в благоприятном для себя свете!

Воспоминания Аарона Бэрра — XXI

Относительно измены конституция недвусмысленно гласит: два лица должны засвидетельствовать, что изменник поднимает войну против Соединенных Штатов либо присоединяется к их врагам, помогая или сочувствуя им. Поскольку тем местом, где я якобы собирал «армию» бунтовщиков в декабре 1806 года, был остров Бленнерхассета, Джефферсону приходилось еще доказать, что я действительно совершил то преступление, в котором он обвинил меня в послании конгрессу.

Однако факты не отличались убедительностью. Обвинение сумело лишь доказать, что тридцать человек, связанных со мною, остановились на острове, спускаясь вниз по реке Огайо. Они не были вооружены. Не совершали насилия (в отличие от местной гражданской гвардии). Никому не угрожали. Говорили, что направляются в уошитокие земли.

Но поскольку генерал Уилкинсон утверждал, что эти невооруженные люди намеревались захватить Новый Орлеан и поднять революцию в Мексике, их — на основании косвенных улик — обвинили в развязывании войны против Соединенных Штатов, а меня сочли ответственным за их действия (хотя, когда развязывалась «война» против Соединенных Штатов