По правде сказать, я рад, что документы больше не хранятся в моем доме и попали в такие хорошие руки; я просто хочу предостеречь тебя от возможной опасности, так как недавно мне довелось побеседовать с самим прославленным Авзонием, который сейчас у государя в большой милости. В прошлом месяце, когда он посетил Афины, мне удалось к нему подольститься.

Авзоний невысок ростом, но держится с большим достоинством и производит впечатление человека властного. Однако стоит ему открыть рот, как от этого впечатления не остается и следа. Сразу становится ясно, что он таков же, как все мы, - неуверенный в себе, робкий чиновник, втайне обуреваемый непомерным тщеславием. К тому же он заикается. На приеме у проконсула он заявил, что рад видеть столько выдающихся интеллектуалов и государственных деятелей вместе, поскольку-де рассматривает тебя как "некий мост" между теми и другими. В ответ все присутствующие дружно завиляли хвостами, чтобы он не преминул заметить, как мы его любим и с каким нетерпением ждем от него сладкой косточки. Окончив, он взял меня за руку и заявил, что всегда мною восхищался. Что мне оставалось делать, как не воспроизвести в ответ цитату из его виршей?

- Я всегда восхищался тобою, П-П-Приск, и р-р-р-рад видеть тебя живым и здоровым.

- Я также рад тебя видеть, консул, - заулыбался я в ответ, восторженно глядя сверху вниз на эту нелепую фигурку, завернутую в консульскую мантию. Я рассыпался в похвалах его многочисленным творениям, а он - моим многочисленным умолчаниям. Все академики следили за нами с завистью, доставлявшей мне немалое удовольствие. Затем - как мне кажется, довольно удачно - я постарался свернуть разговор на Юлиана, и Авзоний сразу нахмурился:

- Нет-нет, мы этим совсем недовольны, совсем, совсем.

Я в ответ пробормотал что-то о том, как редко бывает человек довольным. Тут годится любая цитата из Софокла.

- Феодосий очень недоволен этой историей с останками. Очень недоволен. Но она настояла.

- Какими останками? Кто настоял? - недоуменно спросил я.

- Его. Юлиана. Их недавно п-п-перенесли. Из Тарса в Константинополь. По указанию императора Грациана или, т-т-точ-нее, его с-с-супруги. - Труднее всего Авзонию даются буквы "п", "т" и "с"; поставив тебя об этом в известность, я снимаю с себя обязанность сохранять его манеру речи и изложу суть нашей беседы своими словами.

Прошло немало времени, прежде чем Авзоний, спотыкаясь на каждом слове, изложил мне суть дела. Как выяснилось, твоя приятельница императрица Постумия, последняя из рода Флавиев, внезапно осознала: законность всего престолонаследия основана лишь на ее отдаленном родстве с Юлианом! Поэтому-то Постумия и заставила своего муженька Грациана перенести останки Юлиана из Тарса в константинопольскую церковь Святых Апостолов. Теперь его прах покоится рядом с матерью Константина Еленой. Могу себе представить, как ужаснулись бы они оба от такого соседства. Хотя Авзоний ничего об этом не сказал, мне кажется, Постумия и Грациан начинают осознавать истинный масштаб личности Юлиана. Как-никак они живут в Галлии, а галлы после Августа признают лишь одного императора - Юлиана. Все, кто там побывал, рассказывали мне, что о нем по-прежнему отзываются с благоговейной любовью, а простой народ верит, что на самом деле Юлиан вовсе не умер. Он спит в пещере под горой. Его охраняет дракон - герб его рода, и, если когда-нибудь Галлии будет угрожать опасность, Юлиан проснется и встанет на защиту рейнской границы. Понадобится немало усилий, чтобы вытравить эту легенду из памяти европейцев.

Разговор зашел о тебе. Авзоний тобою восхищен - а кто нет? Он рассказал мне, что Феодосий высоко оценил твое "изящное" (!) сочинение "Отмщение за Юлиана", но считает его не более чем блестящим упражнением в риторике. Не сомневаюсь, ты ставил перед собой другую цель, но, полагаю, тебе придется довольствоваться похвалой императора.

- А как отнесся бы двор к тому, чтобы, к примеру, я опубликовал книгу о Юлиане - ну, скажем, о его персидском походе?

Авзонию попалось слово, начинающееся с буквы "м", и он чуть не задохнулся. Наконец, еще больше чем обычно заикаясь, он стал выталкивать из себя яростные фразы:

- Исключено! Для Грациана и Феодосия Юлиан - исчадие ада. Лишь из почтения к сединам Либания Феодосий отнесся благосклонно к его речи. Но хватит! Все! Мы, конечно, не собираемся преследовать язычников (этим "мы" он напомнил мне Максима; неужели все деятельные друзья принцепсов так нещадно злоупотребляют этим местоимением?), но сделаем все от нас зависящее, чтобы старая вера поскорее отмерла.

- Ты читал, надеюсь, два эдикта Феодосия? Это еще не все. Но я не стану вдаваться в подробности. Это преждевременно.

- И все же Либанию удалось написать речь в защиту Юлиана.

- Только один раз. Мы слышали, что он готовит к публикации книгу о Юлиане (нет-нет, он узнал об этом не от меня). Ты же его старый друг, отговори его от этой затеи. Мне известно, что у него к нам личная просьба. Не могу сказать, какая именно, но он послал нам прошение. Так вот. Как говорится, услуга за услугу. Обязательно передай ему это. - Думаю, он имел в виду твоего побочного сына Симона. Так или иначе, такова суть моей беседы с Авзонием. Может быть, во время личной аудиенции с императором тебе удастся достигнуть большего.

Вот дневник Юлиана. Не все в нем понятно стороннему человеку, к тому же он изобилует лакунами. Я в меру своих сил постарался восполнить пробелы. Уже почти месяц я живу этими трагическими событиями и сам удивляюсь, сколько мне удалось припомнить, когда я напряг то немногое, что еще осталось от моей памяти.

Мой рот по-прежнему зловеще искривлен, но зрение и речь не пострадали, к удивлению - чуть было не написал "разочарованию" - моего врача. Врачи любят, чтобы мы сходили в могилу медленно, чинно и необратимо. Как твоя подагра и глаза? Гиппия, чей изящный почерк ты сейчас читаешь, передает тебе привет (как она мне мило улыбнулась!). Я к ней присоединяюсь.

Каллиник на реке Евфрат

27 марта 363 г.

Ждем флот. Он должен был подойти сюда раньше нас. Каллиник - богатый, хорошо укрепленный город. Настроение в войсках бодрое. Диктую в экипаже по дороге к реке. Сегодня праздник Матери Богов, и в Риме проводится большое празднество, а здесь у меня будет малое. Жарко. Вокруг меня толпятся люди. Диктую секретарю и приветственно машу толпе. Я в церемониальном облачении. Рядом Максим и Приск. Местные жрецы ждут на берегу реки. Люди, толпящиеся вокруг нас, темнокожие, руки у них длинные и тонкие. Они тянутся ко мне, как вьющиеся побеги виноградной лозы. Голоса у людей резкие, как у египтян.

Приск: Это первая запись в дневнике Юлиана. Большая его часть написана собственноручно. Юлиан обычно писал его поздно ночью, кончив диктовать записки. Этот день в Калли-нике запомнился мне как один из хороших дней. За время похода их было так мало, что каждый сохранился в памяти достаточно отчетливо.

Нашего прибытия на церемонию ожидало несколько тысяч человек, толпившихся по берегам Евфрата; некоторых привело религиозное чувство, но большую часть - простое любопытство. Евфрат - широкая илистая река, окруженная холмами. Была весна, и холмы зеленели.