Рядом распростерся и обессиленный рыцарь. Его глаза медленно закрылись, из груди вырвался хрип. Раненое плечо подрагивало, кровь текла из раны по руке и груди.

– Нет, – заплакала графиня. – Джеймс, не умирайте!

А в ушах сэра Доусона, паладина Священного Пламени, стоял монотонный гул, словно железные кирки долбили проход в какой-нибудь шахте. А еще неизвестно откуда здесь взявшиеся собачий лай, цокот копыт и охотничьи рога.

Там лес глухой в ночи стоял и град веселый в нем,

Кружился снег, бард песни пел, сливая мед с вином.

Народ, что жил там, был суров, хоть и отважен тоже,

Зима гостила часто здесь, но лето – не похоже.

Под стук копыт и скрип саней по всем лесным дорогам

Не волчий вой, а звонкий смех звучит предгорным хором.

Все пьют и пьют, но не кривись – всем хватит ночью грога,

Спешить пора – до праздника часов совсем немного!

Народ здесь весел, крепок, пьян и в меру дружелюбен —

Тут даже гном с потехою проглатывает ужин.

И пир горой, и лютни стон, и нет совсем забот:

Ешь, пей и вволю веселись: подходит Новый год!

«Праздник в Истаре». Народная праздничная песня

Вечер 5 сентября 652 года. День святого Терентия. Герцогство Истарское. Лес Дерборроу. Заброшенный тракт на Тэрион.

Человек дрожал. Дрожал, но не от холода. Вернее, не только от холода.

Старая лошадь неторопливо перебирала копытами, таща за собой простые деревянные сани, доверху груженные антрацитово-черным углем. Полозья оставляли на снегу две узкие дорожки. Быстро темнело, но, несмотря на это, никто не торопился зажигать фонари. Отсутствие света и привычного звона колокольчиков на упряжи говорило лишь об одном: предусмотрительный путник старался не привлекать к себе лишнего внимания в диком заснеженном лесу. В Дерборроу нельзя зевать, поскольку стоит хоть на миг утратить бдительность, как хитрые гоблины, и оглянуться не успеешь, перережут тебе глотку и отправят в котел…

Меньше всего углежог сейчас боялся быть съеденным, не за себя он переживал… Бедняк-херд сгорбился на передке, закутавшись в толстую медвежью шубу. На голову по самый нос он нахлобучил шерстяную шапку, а на руки натянул теплые перчатки. И все же дрожал…

Лошадь тянула сани по дороге к городу, дом был уже близко. Там углежога ждали теплый очаг, горячий грог и хмельной вересковый мед. Там его ждали отдых и ужин. Но не об этом он думал сейчас… Несчастного херда била дрожь, его трясло в лихорадке. Он не мог спокойно сидеть перед этой проклятой черной кучей угля, из которой немигающим взором глядела в спину Смерть. Враг затаился в россыпи горючего антрацита, и углежог прекрасно знал об этом. Знал и ничего не мог поделать. Он просто правил лошадкой, с каждым мнгновением приближая врага к своему дому.

Человек уже не думал о морозе, не думал он и о снеге, что белыми пушистыми горками лежал на плечах и шапке. Все его мысли занимал лишь уголь, каторый он вез к городу. Он не хотел ехать домой, но не мог не подчиниться. Страх полностью сломил его волю. Тайна, которую он не мог ни с кем разделить, эта мука безысходности терзала сильнее клещей. Что же он делает? Углежог и сам толком не знал. Было лишь понимание того, что, если он не вернется в город, его близкие умрут. Перед глазами застыло вовсе не предвкушение вкусного ужина, а его дети: маленькая дочь и чуть старше ее сын. Они не шевелились, а к горлу обоих были приставлены кривые кинжалы…

Когда углежог выехал на открытое пространство, он испуганно оглянулся на покинутый лес. Обледенелый бор скрипел ему вслед ветвями, ветер что-то насмешливо шептал, и откуда-то с северо-запада, от гор, слышалось далекое неясное ворчание, походящее на барабанный рокот.

Человек хлестнул лошадь, и сани заскользили быстрее. По сторонам к дороге подступали уже не деревья, а низкие, припорошенные снегом пеньки. Со всех сторон Град Рейнгвальда от леса отделяла вырубленная просека в милю шириной, чтобы врагам негде было укрыться на подступах к палисаду.

На сани легла тень от высоких укреплений гордого Города Без Лета, и кобыла встала. Врата Бреканбора, достаточно удобные, чтобы мог проехать конный, не пригибая голову, но не больше, были, конечно же, закрыты. По обеим сторонам возвышались деревянные башни с закрытыми ставнями и грубоватой резьбой в виде дерущихся медведей. К кольцам над окнами подвешены масляные фонари; огоньки сейчас ярко горели, освещая пространство у ворот. Из каминных труб на крышах поднимались ленивые струйки дыма – воины грелись у очагов.

Углежог ловко спрыгнул с передка и громыхнул в ворота, затем еще раз и еще.

Истарские привратники славились своей неповоротливостью и неторопливостью, если не сказать – ленью, но больше всего они любили поболтать с приезжим, и пусть тот замерзает под стеной – неважно. Главное – почесать языком, отогнать скуку, ведь на посту стоять еще добрых полдня. Углежог прекрасно знал, что ему нипочем не избежать долгого разговора под падающим снегом.

Спустя некоторое время окно одной из башен отворилось, и показалась лохматая борода. На голову стражника был надет шлем с меховой подкладкой и стальным наносником. Взгляд оказался неприветливым – солдата оторвали от теплого очага и чарки дымящегося сладкого грога.

– Открывай ворота, борода! – неуверенно крикнул углежог. – Аль медведь на ухо наступил – не слышишь, гремлю битый час!

Привратник сразу же заметил дрожь в его голосе, но не придал этому особого значения, и вправду – истарский мороз крепко щекочет людей: оттого и дрожат. И пусть ты нацепил теплый кафтан и шапку – холод всегда найдет лазейку, подобно крысе, пробирающейся к позабытой краюхе сыра.

– Ты откудова уголек-то везешь, трудяга?

– Да из ям дальних, Горрехарских. – Приезжий отвел взгляд. Кулаки бессильно сжались, а из глаза по черному от угля лицу потекла злая колючая слеза, тут же обратившаяся в лед.

– Так уверяли же, что нечисть какая-то завелась в тех ямах! – Привратник припомнил россказни прошлого дозора.

– Да врут все! – стараясь, чтобы голос звучал как можно искреннее, ответил углежог. – То Грикхил, троллья башка, решил закурить трубку близ ям, вот они и полыхнули не ко времени. Хе-хе. У Грикхила с тех пор брови и борода обожжены, а нос – что твоя свекла. – Смех его был невеселым.

Быть может, еще не поздно? Просто сказать этому стражнику, просто крикнуть, подать сигнал тревоги, ведь он еще может успеть, но… дети.

Привратник расхохотался, представив себе неудачливого углежога.

– Ну, чего ждешь-то, борода? – потирая задубевшие от мороза руки в перчатках, проскрипел приезжий. – Отворяй ворота, ведь без энтих вот саночек вам в караулки и одного уголька не выделят на обогрев.

По-видимому, стражник подумал, что замечание имеет под собой весьма серьезный смысл, поэтому быстро кивнул и, захлопнув ставни, исчез где-то в башне. Спустя пару минут послышался скрип поднимаемых засовов, и северные врата Истара открылись, пропуская сани. Враг был в городе.