Что-то оборвалось внутри у Софьи, и щемящая боль стиснула ей грудь.

– Мы так ждём, тебя, Алёша! Я приостановила работы на яме. Не могу понять, с чем мы встретились. Я измучилась… – Софья заплакала, тихо и безутешно всхлипывая.

И все, кто видел её слёзы: и Краюхин, и Ульяна, и старый Марей, – все поняли, что плачет она совсем по другому поводу. Именно поэтому никто не стал утешать её. Каждому было ясно: её слёзы безутешны, как безутешно её горе.

– Ну, что же вы стоите надо мной, как над мёртвой?! Садитесь, надо же вам с дороги отдохнуть и поесть! – Софья принялась хлопотать возле костра.

Марей отстранил её плавным движением руки.

– Уж я сам тут всё налажу!

Краюхин и Ульяна сняли с себя ружья, сели поблизости друг от друга.

Софья тоже села, но тут же поднялась, не зная, что дальше делать, что говорить.

– Я задержался, Соня, и задержался не зря. Результаты отличные: Мокрый угол Заболотной тайги показал магнитную аномалию. – Краюхин посмотрел на Софью, словно проверял, как она отнесётся к его словам.

Чёрные крутые брови Софьи дрогнули, поползли высоко на лоб, под самые пряди волнистых волос, глаза заискрились, и чуть продолговатое лицо, только что опечаленное, с не высохшими ещё слезинками, озарилось неподдельной радостью.

– Сбылась твоя мечта! Алёша, я поздравляю тебя, поздравляю! – Не в силах сдержать своего порыва, Софья схватила его за руку, намереваясь пожать её, но, кинув взгляд на Ульяну, не спускавшую с неё своих непроницаемо-холодных глаз, отпустила руку Краюхина с той поспешностью, с какой опускают раскалённый предмет, обжигаясь об него и сдерживая рвущийся крик боли. Озарение, которое осветило лицо Софьи, померкло, а через миг исчезло совершенно. Она поспешно села, опустила голову, и Краюхин увидел, что возле глаз её собрались коротенькие морщинки, которых раньше он никогда не замечал.

– Вначале, Соня, всё сложилось крайне неудачно, – заговорил он громко, более громко, чем это требовалось, скрывая внутреннее смущение перед ней и за то, что он так долго заставил ждать себя, и в особенности за то, что произошло с ним в Мокром углу после прихода Ульяны. – Я исколесил всю прибрежную часть Заболотной тайги, и напрасно! Компасная стрелка лежала неподвижно, как прибитая. И представляешь, кто помог мне докопаться до истины, кто дал мне повод для догадки? Я знаю, ты очень обрадуешься! История! Два документа истории. Вот они, посмотри!

Краюхин достал из полевой сумки старый, потёртый кожаный кисет и карту отца. Осторожно, на вытянутые ладони, с благоговением Софья приняла эти документы. Пока Краюхин рассказывал ей, как они оказались у него, Софья тщательно рассматривала и кисет и карту. Лицо её выражало то сосредоточение, какое бывает у человека, когда он поглощён одной мыслью.

– Ты знаешь, Алёша, я вся трепещу от сознания, что в моих руках сама история. Это же я не знаю что!.. Это… мосты… которые соединяют времена и поколения… Вот она, история! А ты как называл нас, историков? Бумажными жуками? Да?

Улыбка раздумья и радости тронула полные губы Софьи, глаза её на мгновение вспыхнули, излучая ласковое сияние.

– За тобой, Соня, уваровский акт!.. Я не знаю, что я сделаю, если ты отыщешь эту бумагу. Я твоё имя высеку… на вершинке вон той лиственницы. – Он махнул рукой на вершину Тунгусского холма.

Она звонко засмеялась и, поддаваясь настроению шутливости, прозвучавшему в его словах, сказала:

– Ты лучше высеки моё имя в собственном сердце…

Ульяна вдруг вскочила, схватила закопчённый котелок и, размахивая им, не оглядываясь, побежала к реке.

– Боже мой, ну почему я такая несчастная! – воскликнула Софья, и лицо её омрачилось. С болью она посмотрела на Краюхина. – Она любит тебя! Я поняла это давно… И ты её любишь… любишь, да… да… любишь! – Спазмы перехватили ей горло, и последние слова она произнесла шёпотом.

Краюхин встал, растерянно глядя то на Софью, то на Ульяну, убегавшую к реке. Что он мог ответить? Если б Софья была не права, он попытался бы разубедить её, но она говорила правду, истинную правду! С того самого часа, когда Ульяна своим приходом в Заболотную тайгу разбудила в нём глубокое чувство, очарованность ею всё сильнее и сильнее захватывала его душу. Ещё недавно полный спокойствия, шутливого безразличия к её влюблённости, сейчас он не мог обходиться без неё и одного часа. Её отсутствие томило, угнетало его, он вдруг начинал терять то ощущение ясности, бодрости, слитности всех душевных и физических сил, которое она как бы открыла в нём. И теперь, прожив несколько дней в этом приподнятом состоянии, он понял, что его любовь к Софье, даже тогда, в первые дни их знакомства, это что-то совсем другое в сравнении с его нынешним чувством к Ульяне. Что же он мог сказать ей сейчас? Что? Молчание становилось тягостным, мучительным. Он ждал уже, что оно прорвётся слёзами Софьи. Но ошибся.

В эти минуты молчания Софья мысленно охватила всё пережитое за последние два года. С того часа, когда Алексей решил покинуть аспирантуру, он стал на путь, который уводил его всё дальше и дальше от неё. Неужели ей не было ясно это с самого начала? Она не пошла с ним, и вот… и вот жизнь сводит с ней свои счёты.

Софья была слабовольной, нерешительной лишь до той поры, пока в ней не просыпалась гордость. «Что же я молчу? Он ещё вздумает меня жалеть. Нет, нет, всё что угодно, но не жалость», – решила она и встала.

– А ты ничего не написал, Алёша, папе о своём открытии? – спросила Софья слегка дрожащим голосом, но спокойно.

И по тому, как Алексей посмотрел на неё, она поняла, что он бесконечно благодарен ей за то, что она не пощадила себя и заговорила о том, о чём могла и не говорить.

– Соня, ну что ты, Соня, как же я мог не написать ему? Я написал всё подробно и прошу его дать прогноз. Понимаешь, одно дело представления и убеждения, другое – знания, опыт… У меня мало этого… Не охватываю…

Она почувствовала, что во всём, что он сказал, два смысла. «Соня, ну что ты, Соня», – эти слова относились совсем к другому, чем все остальные. Этими словами он как бы говорил ей: «Ты не упрекаешь меня, не допрашиваешь. Не просто тебе, и мне не просто. И спасибо тебе, спасибо».

– Чай готов, Софья Захаровна, зовите! – старчески слабым голосом крикнул Марей.

– Пойдём, Алёша, – сказала Софья. – После чая сходим на раскопки. Мы наткнулись на кузницу. Там железо. Но в этом и загвоздка.

– Я предчувствовал кузницу. По шлаку.

Теперь нужно было позвать Ульяну. Она стояла на берегу и неизвестно зачем размахивала котелком.

Краюхин посмотрел на Софью, и она поняла, что ему хотелось. Она опустила глаза и через мгновение подняла их снова. И он понял без слов, что говорил её взгляд. Ему хотелось, чтоб Ульяну она позвала сама, чтоб поступок девушки, таким образом, оказался как бы незамеченным или по крайней мере сглаженным. Но Софья не могла сделать этого, если б даже и хотела. У неё не было на это сил, да, пока не было… И тогда он крикнул сам: