Поник головой Станислав. Из холодных зелёных глаз исчезло тёплое выражение, и они снова стали непроницаемыми, как стоячие омута в Заболотной тайге. Побледнела его бронзовая шея, ноздри мясистого носа задрожали, стиснулись крепкие челюсти так, что на щёках выступили желваки. Да, немного поспешил Станислав со своим предложением Ульяне. Убеждён был, что как только эта смазливая девчонка услышит о драгоценностях, о платьях, о богатстве, о собственном доме в Высокоярске, так и размякнет её сердчишко, засветятся жадностью глазёнки. И возьмёт он её – тёпленькую, доверчивую, неразумную, как подлинявшую утицу. Казалось ему, что у них, у советских, только одни политруки каменные, а остальных – помани рублём, побегут за тысячу вёрст… Ан нет! А нравится она ему, нравится до головокружения. Вот и сейчас взглянул на её гибкий стан, и кровь бьёт в виски, звенит в ушах…

– И ещё, Станислав, скажу тебе вот что: нехорошо ты поступил, трусливо! Обманул всех колхозников. Уж тебя ли не жалели в Мареевке? Все думали, что ты советский боец, открытая душа, а ты затаился, как улита в скорлупе. Ну зачем ты обманывал? Думаешь, кто-нибудь отца стал бы тебе вспоминать? Какой же ты тупой умственно!

Станислав молчал, сопел, моргал зелёными глазами.

«Возможно, он ещё поймёт, как ему поступить надо. С ним ведь никто не беседовал по-человечески», – оценивая по-своему молчание Станислава, думала Ульяна.

Но девушка явно переоценила воздействие своих слов. Всё, что она говорила, совершенно не поколебало Станислава. Её спокойную рассудительность он воспринимал по-своему. «Дитё! И слова-то чужие говорит! Надули ей политруки в уши, вот она и повторяет их поучения к месту и не к месту. Когда разберётся в том, что я говорю, рада будет».

Станислав почувствовал, что не может отступить, не выполнив своих намерений. «Самому господу богу было угодно подослать её мне в час моей телесной тоски по ней», – думал он, припоминая, как прошедшей ночью разбушевавшееся воображение рисовало ему девушку и его утехи с ней.

– Ну, Станислав, бывай здоров! Подумай насчёт своих драгоценностей. Тятя мой часто говорит: «Доброе имя дороже золота», – сказала Ульяна, поднимаясь, чтобы взять ружьё, висевшее на черёмуховом сучке, и идти дальше. «Покушаю уж теперь на пасеке, что ж время попусту терять», – решила она.

Вдруг Станислав на четвереньках, как борзой кобель, кинулся к Ульяне, схватил её за ноги и повалил в траву.

– Богом ты мне дана! Богом! – обезумев, забормотал он, хватая её за руки и вытягивая их.

– Ты что, одурел?! – крикнула Ульяна не своим голосом, и ужас охватил её. Она изогнулась, приподнялась, упираясь о землю ногами и головой.

Но Станислав уже держал её мёртвой хваткой, и вывернуться ей не удавалось.

– Находка! Взять его! – крикнула Ульяна.

И тут произошло то, на что Станислав никак не рассчитывал: в одно мгновение собака прыгнула ему на спину, разъярённо вцепилась клыками ему в плечо. Пронзённый острой болью, Станислав заорал что было мочи и отпустил руки Ульяны. Ульяна собралась в комок, сбросила Станислава с себя и, не вставая, придвинулась к черёмухе. Станислав схватил Находку за горло, начал душить. Между тем Ульяна была уже на ногах. Она схватила своё ружьё и выстрелила. Пламя полыхнуло над головой Станислава. Он отпустил собаку, встал на колени.

– Ульяна, не губи мою грешную душу! – молитвенно сложив руки, завопил Станислав.

Лицо его, измазанное кровью, было до омерзения искажено животным страхом. Находка наскакивала на него, хватала то за ноги, то за руки.

– Только шевельнись, купеческий выродок, я тебя убью, как змею подколодную! И знай, низкая твоя душа, патрон у меня с разрывной пулей, на медведя вставлен!

Эти слова Ульяна прокричала сдавленным голосом. Её всю трясло, как в лихорадочном ознобе. В эту минуту она не знала, что сделает дальше, как поступит. Она была в таком состоянии, когда действия человека безотчётны, разум их не контролирует.

Станислав чувствовал это и стоял на коленях, боясь шевельнуться и бормоча молитву.

«Что же мне делать с ним? Отпустить? Он может убить меня. Да и разве можно такого гада держать в тайге? Он будет пакостить на каждом шагу», – лихорадочно думала Ульяна, продолжая стоять с ружьём, взятым на изготовку.

– Эй ты, грешная душа, выходи на тропу. Пойдёшь впереди, поведём тебя с Находкой на пасеку. Если вздумаешь убежать, пуля догонит. Вставай! – Ульяна попятилась на несколько шагов в бурьян. – Находка! Иди за ним вслед. Чуть с тропы свернёт – грызи его без пощады!

Собака угрожающе зарычала, закрутилась возле Станислава, сердито залаяла на него.

– Ну иди! Чего ждёшь? – бросила Ульяна.

– Ружьё у меня осталось и тужурка, – с трудом выговорил Станислав.

– Ишь ты, чего захотел! Никуда не денется твоё ружьё и тужурка, шагай! – прикрикнула Ульяна.

Станислав пошёл. Ступив раза два, оглянулся. Собака шла от него в двух шагах. Ульяна – самое большое в десяти. Ружьё она несла на руках. Ствол был направлен прямо ему в затылок.

Когда выбрались на тропу, Станислав, чуть замедлив шаг, начал умолять отпустить его.

– Половину всех драгоценностей отдам! Буду вечно поить-кормить тебя! Всё, что захочешь, сделаю для тебя! Рабом твоим стану! – говорил он.

– Ну-ка, замолчи! – повелительно сказала Ульяна. – Да перестань говорить мерзости и руки закинь назад, чтоб я видела их! И не вздумай сбежать! Я и второй ствол перезарядила. Одной пули для тебя будет мало, вторую дошлю! И не смей оглядываться!

Станислав замолчал, опустил плечи, закинул руки за спину. Неподалёку от пасеки Станислав попытался ещё раз уговорить Ульяну:

– Поимей сердце, Ульяна Михайловна! Ну за что вы меня так жестоко наказываете? Да, я оказался грубым с вами, но я уже понял и пережил своё недостойное поведение. Зачем же казнить и без того несчастного человека?!

Станислав громко всхлипнул, широкие плечи его затряслись.

– Я тебя, кажется, починю всё-таки, Станислав! Нет моих сил больше слушать твои изуверские речи! – выходя из себя, закричала Ульяна.

«Скорей бы дойти до пасеки! И почему её так долго нету? О, батюшки, каким невыносимо тяжёлым стало ружьё!» – думала Ульяна, с каждым шагом, чувствуя, что усталость овладевает всеми её членами и вот-вот свалит с ног.

Наконец пахнуло дымком. Этот лёгкий, чуть уловимый среди аромата трав горьковатый запашок обрадовал и обеспокоил её. «А вдруг случится, что на пасеке никого нету? Что я с ним буду делать? Неужели в Мареевку вести? Сбежит ещё… Сделаю так: посажу в избушку пасечника и подопру дверь бревном», – решила Ульяна.

Через несколько минут сквозь ветви деревьев показались строения пасеки. Пройдя ещё несколько шагов, Ульяна увидела под навесом, возле таганка, Платона Золотарёва и отца. Старые таёжники давненько уже заслышали, что кто-то идёт на пасеку со стороны тайги. Они насторожились, приготовились. Увидев на тропе Станислава с закинутыми за спину руками и Ульяну с ружьём наперевес, Платон и Лисицын встали, с нетерпением ожидая их приближения.