Возможно, будет не лишним вспомнить тот странный сон Уорхола, который он записал в свой «Дневник»: «Я видел во сне Билли Нейма, он жил под лестницей в моем доме и все время делал какие-то рискованные прыжки, и все было очень красочно. Все вообще было необычным и странным, потому что его друзья, заполонившие мой дом, превратили его в сумасшедший дом, мелькая повсюду в своих пестрых одеяниях. Они захватили власть над моим домом, над моей жизнью. Это было очень странное ощущение. Они были похожи на клоунов самого уморительного поведения, и все они жили здесь, не говоря мне об этом. Они приходили в дом утром, когда меня там не было, развлекались на всю катушку, а затем возвращались жить в шкаф».

Ронни Катрон[643] составлял разнообразные композиции из настоящего серпа и настоящего молота, которые купил неподалеку от дома, в лавке, и фотографировал их. Как обычно, именно эти снимки, а не реальные предметы послужили Уорхолу натурой для картин, выполненных в красных, черных и белых цветах, то есть в цветовой гамме, неудержимо напоминавшей банки с супом Campbell’s начала его карьеры.

На самых красивых из этих картин – они же самые большие по размеру – экспрессивные мазки кистью вступают в противоречие с банальностью сюжета. В эти мазки вложены такие силы, личное чувство, впечатляющий динамизм, каких никогда не встретишь на картинах меньшего размера. Очень скоро Уорхол открыл достоинства большого формата и с этих пор не переставал экспериментировать в этой области.

Не будем гадать: идет ли в данном случае речь о «критике» или «симпатии» к коммунизму или же это особый, хитроумный прием, чтобы пощекотать нервы коллекционерам, осторожно их напугать. Самое интересное в этой истории заключается в том «коротком замыкании», которое происходит во время демонстрации этой композиции, чьим посылом является визуализация отсутствующего символа, оставшегося, тем не менее, в памяти у каждого.

Другая любопытная вещь: почти все в этих картинах держится на очень выпуклых тенях, они создают впечатление рельефа; подчеркивают особый статус объекта, составленного из всех этих серпов и молотов; обнажают его грубость, что добавляет динамичности всей композиции. Здесь есть композиция, что у Уорхола – подчеркнем это – случается довольно редко.

Однако картины Still Life – это первые работы художника, где появляются тени, те самые, которые в 1978–1979 годах, в интересной серии «Черепа», так сильно обеспокоили его близких. Следует глубоко и подробно исследовать всю поверхность холста, изображение и абстракцию, произведение искусства, жизнь, смерть в одной из самых загадочных серий. Помимо «Черепов» были еще и «Тени».

Чем были эти «Тени», каких только ассоциаций они не вызывали: подлокотник кресла, паяльник, пламя свечи, отсвет от лампы в углу комнаты?.. По некоторым свидетельствам, Ронни Катрон просто собрал куски картона и сфотографировал их тень на стене. После этого Уорхол наложил на фотографию цвет и позвал Руперта Смита, чтобы перевести все это в шелкографию.

«Тени» в количестве восьмидесяти трех штук расположились в двух залах галереи Хайнера Фридриха, в Сохо, где в 1979 году была устроена выставка. Свои работы Уорхол повесил вплотную друг к другу, создав пространство. «Среди художников поп-арта, – говорил мне Саркис, – Уорхол был единственным, кто задумывался о пространстве, кто ломал голову над тем, как трансформировать пространство вообще в свое личное».

Эти абстракции приводили в восторг посетителей выставки своим призрачным, нематериальным дыханием. Только намек… Напряжение между фигуративной и абстрактной живописью, которое здесь явственно ощущалось, как во многих работах Уорхола того времени, мало способствовало успеху этой, очень своеобразной, серии, появившейся в момент, когда Уорхол в очередной раз пустился экспериментировать сразу во всех направлениях, далеко не всегда удачно, но порой результат оказывался ошеломляющим.

То был период, когда он изъявил желание изобрести новый жанр fast-food: «Почему бы не существовать жанру, сюжетами которого стала бы еда: с одной стороны изображается что-то съестное, а рядом – чем это съестное можно запить, ветчина – кока например. Ешь и пьешь одновременно» («Дневник», 10 марта 1978 года).

То было время, когда он реализовал несколько не самых лучших своих проектов, как, например, эксперимент с раскрашиванием своего автомобиля, о чем он также рассказал в «Дневнике» 18 апреля 1978 года: «Наконец-то я докрасил этот BMW, он у меня черный с розовыми, накатанными по трафарету цветами. Может быть, в этом найдут какой-то особый смысл. Хорошо бы».

«В течение всей жизни я владел талантом перевоплощения», – писал кардинал Берни[644] в своих «Мемуарах». У Уорхола все не так: у него противоречия сосуществуют, шокируют друг друга, взаимопроникают, наплывают друг на друга. Впечатляющая и красивая серия «Черепа», где есть понемногу от всего: от живописи, от графики, от эстампа, от коллажа, – поражает резкими, без оттенков, цветами, пусто́тами вокруг центральной фигуры. Она – современница серии BMW, портретов известных спортсменов, «Торсов» и «Пейзажей», картин, нарисованных мочой. Серия «Черепа» – предшественница «Инверсий».

В этих изолированных друг от друг, помещенных в центр холста черепах, отбрасывающих вокруг себя длинные тени, многие видят «тщетность жизни», «суету сует». Но с таким же успехом можно сказать, что в их одержимом прецизионизме они приближаются к эстетике «метафизики», к сюрреализму Джорджо Кирико[645].

Смерть – одна из постоянных тем живописи Уорхола, начиная со «129 умерших в авиакатастрофе». Она ассоциируется с черепами – это приятельница, только загримированная флуоресцентными, кричащими красками, что делает вполне допустимым пристроить ее на стене в гостиной, справедливо полагая, что глубокое волнение начинается с легкой дрожи. Как и серия с Мао, «Черепа» создавались в большей мере для того, чтобы подразнить, заставить раскошелиться состоятельных коллекционеров, а не для того, чтобы их шокировать.

Мы не стали бы останавливаться на этом факте, в котором, впрочем, нет ничего предосудительного, если бы не прецедент: в свое время у Тициана обнаружился такой же талант продавать по нескольку раз одну и ту же работу, выгодно использовать свой «архив» и приводить в волнение своих наиболее богатых клиентов, постоянно сталкивая их лбами. В случае с Уорхолом никогда не следует все внимание сосредотачивать только на стратегических интригах, даже если они и занимали важное место в его жизни. Истинный замысел всегда далеко превосходил все пущенные в ход уловки, без сомнения забавные и хитроумные, но все-таки второстепенные. Как говорится, единственное, что имеет значение, – это система. Каждый элемент займет в свое время свое место: здесь – «Черепа», там – «Торсы», рядом – «Инверсии».

Смерть, ярко загримированная, все равно остается смертью, той же самой, грязной и нелицеприятной, как когда-то изображенная в