не являются, но он меня не слушал. Он всегда отвечал вопросом: “Ты уверен?” Я его уверял, что знаю, о чем говорю… В свое время я советовал ему купить цветные бриллианты, маленькие или среднего размера, но он ничем из предложенного не заинтересовался, отдав предпочтение “монстрам”. В нашем сознании они уже стали относиться к любым и очень популярным в Америке типам вещей. Если рассмотреть этот камень ближе, то это – грубая безвкусица, и за него никогда не выручишь больше того, что заплатил. “Ну и что, – говорил он, – он мне нравится, потому что большой”. То же самое было и с примитивным искусством. Ему надо было купить три или четыре вещи. Он решил, что запрашиваемая цена слишком высока. Я ему втолковывал: “Они ведь хороши, поэтому и стоят дорого”. Он отвечал на это: “Да, но я уверен, что смогу найти что-нибудь подешевле”. Действительно, он нашел дешевле, но стоили его находки ровно столько, сколько стоили, одним словом – ничего. Он много вещей купил таким вот образом. Все валил в одну кучу… Расплачивался Энди любопытным способом: вынимал, положим, 2000 купюрами по 100 долларов. (С деньгами он обращался довольно просто.) Он записывал на листке бумаги, что взял 2000 долларов, а чтобы вести учет расходам, всегда имел при себе два кошелька. В одном он держал деньги, а в другой складывал уголки, которые отрывал от купюр (всегда стодолларовых), которыми расплачивался. Вернувшись к себе домой, он подсчитывал эти уголки. След этой его привычки настиг меня, когда я выполнял его посмертный “портрет”, пользуясь его одеждой и принадлежащими ему предметами… В свое время мы договорились с Энди обменяться картинами, и я задолжал ему портрет. Я сделал его уже после смерти Энди, и теперь он принадлежит его Фонду. Так вот, среди личных вещей, какие мне передали, я обнаружил два кошелька, и в одном из них находились уголки, оторванные от стодолларовых банкнот… У каждого из нас есть свое отношение к деньгам, оно не всегда понятно другим людям. Энди всегда говорил, что любит деньги, но в этом заявлении было что-то от манерности Дали. Он, одновременно, транжирил деньги направо-налево, но в некоторых случаях бывал очень прижимист. В своем “Дневнике” он всегда скрупулезно фиксировал, сколько он заплатил за такси – 2,5 или 3 доллара, сколько ему понадобилось денег, чтобы доехать из одного места в другое, и в то же время мог спустить 2000 долларов на пустяки…»

Сам он очень ясно высказал свою позицию в отношении денег. В книге «Моя философия от А до Б» он писал: «Наличные деньги. Я не могу чувствовать себя счастливым, когда их нет, но как только они оказываются у меня в руках, я чувствую потребность их потратить. Причем покупаю одну ЕРУНДУ».

Еще отрывок из той же книги: «Это все равно как накупить кучу вещей по смехотворным ценам. Сначала покупаешь полиэтиленовую сумку в Lamston’s за 30 центов, а потом ее наполняешь. Тратишь на покупки долларов 60, возвращаешься домой и вываливаешь все на кровать. Затем начинаешь, с помощью Comet, стирать цены там, где написано “1,69 доллара”. После этого все расставляешь по местам и тут же хочется снова пойти за покупками…»

Верно подмечено? И тонко. Снова цитата из той же книги: «Например, если у вас нет денег и вы без конца тревожитесь по этому поводу, то вы становитесь уязвимыми и вообще теряете способность приобрести деньги, поскольку люди чувствуют, когда вы погружаетесь в отчаяние. Никто не хочет интересоваться отчаявшимся человеком. Но если вы не обращаете внимания на то, что у вас нет денег, тогда люди их вам дадут просто потому, что вам это безразлично, что это для вас – пустяк, дадут их вам и заставят взять. Но если факт отсутствия денег и невозможность их откуда-то достать является для вас проблемой и если вы уверены, что не можете их ни от кого принять, чувствуете себя неловко, потому что хотите всегда быть “независимым”, пожалуй, тогда это действительно проблема. А если вы ограничитесь, просто возьмете деньги, вместо того чтобы вести себя как капризный ребенок, и потратите их, как ни в чем не бывало, то вся проблема испарится и люди будут давать вам еще больше денег».

Вернемся к Арману: «Создавать тот посмертный портрет Энди, который я “оставался должен”, было очень непросто. Обычно для “портретов”, какие я делаю, как вы знаете, из вещей и предметов, принадлежавших этому человеку, я складываю их в пирамиды, нагромождаю, нанизываю их друг на друга, помещаю затем в прозрачный короб. Обычно эти предметы я выбираю сам. Я никогда не продаю эти “портреты”. Они всегда предназначены для друзей или родных. Тут договор был такой: в его квартире мне разрешалось взять все, что я захочу… но я не садист и не хотел посягать на его картины и лишить тем самым кого-то возможности обладать произведениями искусства. Я надеялся порыться в его одежде. В моем представлении образ о персонаже моего “портрета” складывается из книг, которые он читает, вещей, которые его окружают, сигарет, которые он курит. Я составляю что-то вроде портрета-робота. Мне надо было идти к Энди. Я все откладывал-откладывал, а потом – он умер. Фред Хьюз прислал мне два огромных ящика с его одеждой и личными вещами. Едва я открыл один из них, тут же ощутил его запах. Он пользовался туалетной водой, она пахла не очень приятно, и сейчас я снова ее почувствовал. Мне она совсем не нравилась, ее запах связывался у меня со старым человеком, старыми произведениями искусства. Из открытого ящика этот запах ударил мне в нос. Я подумал, что похож на некроманта, который рыщет в вещах мертвеца. Чтобы погасить свой долг, я сделал два портрета, но это было довольно жестокое испытание…»

Аккумуляции Армана из произведений искусства, а иногда из «портретов» Уорхол по прошествии какого-то времени разбирал на части и пускал «в оборот», что подтвердилось, когда он поменял место жительства в 1974 году.

Портреты принесли Уорхолу столько денег, что в тот год он купил для себя просторный и красивый дом номер 57, в пять этажей, на 66-й Восточной улице. Стоимостью в 280 000 долларов. Отличная сделка – в самый разгар кризиса торговли недвижимостью, когда муниципалитет Нью-Йорка находился на грани банкротства. Джед Джонсон разыскал этот «частный отель» 1911 года постройки, расположенный на углу Мэдисон-авеню, где Уорхол обычно делал большинство своих покупок.

Переезд совершился быстро, но разборка всего, что художник до этого времени накопил, и