– Мне думается, что дела наши запутаются безнадежно, если у нас не будет одних законов для всех. Если закон не будет един, то и мира не будет, а этого допускать нельзя. Теперь я хочу спросить язычников и христиан, согласны ли они, чтобы у них были общие законы, которые я сейчас скажу.

Все сказали, что согласны. Тогда он сказал, что хочет, чтобы они поклялись сдержать свое слово. Они согласились, и он принял от них клятву.

– Вот начало наших законов, – сказал он. – Все люди должны быть у нас в Исландии христианами и верить в единого Бога – Отца, Сына и Святого Духа. Они должны оставить всякое идолопоклонство, не бросать детей и не есть конины. Если кто открыто нарушит этот закон, то будет осужден на трехгодичное изгнание, если же сделает это тайно, то останется безнаказанным.

Но эта оговорка была отменена уже через несколько лет, и тогда никто не смел совершать языческие обряды ни тайно, ни открыто.

Потом он сказал о соблюдении воскресений и постов, Рождества и Пасхи и всех других великих праздников.

Язычникам казалось, что их коварно обманули, но новая вера уже была введена законом, и все люди в Исландии обращены в христианство. И народ разъехался с тинга по домам.

CVI

А вот что приключилось тремя годами позднее на тинге в Лощинах. Амунди Слепой, сын Хёскульда, внук Ньяля, был на тинге. Он велел, чтобы его провели между землянок. Он подошел к землянке, в которой был Лютинг из Самова Двора. Он велел, чтобы его ввели в землянку, туда, где сидел Лютинг. Он сказал:

– Здесь Лютинг из Самова Двора?

– А что тебе нужно? – спрашивает Лютинг.

– Я хочу знать, – говорит Амунди, – какую виру ты собираешься мне заплатить за моего отца. Я рожден вне брака, и не получил никакой виры.

– Я заплатил за убийство твоего отца полную виру твоему деду и твоим дядьям, а мне за моих братьев виру не заплатили. Если я и поступил плохо, то со мной тоже обошлись жестоко.

– Я не спрашиваю тебя, – говорит Амунди, – заплатил ли ты им виру или нет, я знаю, что вы помирились. Я спрашиваю тебя, какую виру ты заплатишь мне.

– Никакой, – отвечает Лютинг.

– Я не понимаю, – говорит Амунди, – как Бог допускает такое. Ты поразил меня в самое сердце. Могу сказать тебе, что если бы у меня оба глаза были зрячие, то я либо заставил бы тебя заплатить виру за моего отца, либо отомстил за него. Теперь же пусть судит нас Бог!

И он направился к выходу. Но когда он проходил через дверь землянки, он обернулся. Тут он прозрел. Он сказал:

– Хвала Господу! Теперь видно, чего он хочет.

Он вбежал в землянку, подбежал к Лютингу и ударил его секирой по голове, так что секира вошла по самый обух, а потом рванул ее на себя. Лютинг упал ничком и тут же умер.

Амунди пошел к дверям землянки, и как только он дошел до того места, где прозрел, глаза его снова сомкнулись, и с тех пор он оставался слепым всю свою жизнь. После этого он велел отвести себя к Ньялю и его сыновьям. Он рассказал им об убийстве Лютинга.

– Нельзя тебя винить, – говорит Ньяль, – потому что этого было не миновать. И пусть это будет наукой людям, которые отказывают в вире тем, кто имеет на нее полное право.

Затем Ньяль предложил примирение родичам Лютинга. Хёскульд, годи Белого Мыса, уговорил родичей Лютинга принять виру. Дело было передано в суд, и была назначена половинная вира, потому что требование Амунди было сочтено справедливым. После этого перешли к клятвам, и родичи Лютинга дали Амунди клятву в том, что будут соблюдать мир. Люди разъехались с тинга по домам. И некоторое время все было спокойно.

CVII

Вальгард Серый вернулся в Исландию. Он был язычником. Он отправился в Капище, к своему сыну Мёрду, и пробыл там зиму. Он сказал Мёрду:

– Я много ездил по нашей округе и не узнаю ее. Я поехал на Белый Мыс и увидел, что там построено много стен для землянок и место неузнаваемо. Я поехал также на тинг в Лощинах, и увидел там, что все стены нашей землянки разрушены. Что значит все это надругательство?

Мёрд ответил:

– Тут учреждены новые годорды и пятый суд. Народ вышел из моего годорда и вошел в годорд Хёскульда.

Вальгард сказал:

– Плохо же ты отблагодарил меня за годорд, который я дал тебе. Не так подобает мужчине вести себя. Я хочу, чтобы ты отплатил им: погубил их всех. А для этого натрави их друг на друга, пустив в ход клевету, чтобы сыновья Ньяля убили Хёскульда. Многие захотят отомстить за него, и тут сыновей Ньяля убьют.

– Мне не суметь, – отвечает Мёрд.

– Я помогу советом, – говорит Вальгард. – Ты пригласишь сыновей Ньяля и отпустишь их с подарками. Порочащие слухи ты станешь распускать тогда, когда дружба ваша станет такой тесной, что они будут верить тебе не меньше, чем себе. Тогда ты сможешь отомстить Скарпхедину за то, что он присвоил твои деньги после смерти Гуннара. Ты снова станешь полноправным годи, только когда никого из них не будет в живых.

Так они и порешили сделать.

Мёрд сказал:

– Я бы хотел, отец, чтобы ты крестился. Ты ведь стар.

– Не хочу, – ответил Вальгард. – А вот мне бы хотелось, чтобы ты оставил новую веру, и мы бы посмотрели, что из этого выйдет.

Мёрд сказал, что не сделает этого. Вальгард сломал Мёрду крест и все святые знаки. Тут Вальгард заболел и умер, и его похоронили в кургане.

CVIII

Немного погодя Мёрд поехал на Бергторов Пригорок и встретился со Скарпхедином и его братьями. Он вел очень ласковые речи и говорил весь день. Он сказал, что хотел бы подружиться с ними. Скарпхедин принял все это хорошо, но сказал, что раньше тот не искал их дружбы. И вот они так подружились, что никто из них не мог ничего решить, не посоветовавшись с другим.

Ньялю с самого начала не нравилось, что Мёрд ездит к ним, и он всегда выказывал свое недовольство.

Однажды случилось, что Мёрд приехал на Бергторов Пригорок. Он сказал сыновьям Ньяля:

– Я хочу устроить пир, чтобы справить тризну по отцу. И собираюсь пригласить на этот пир вас, сыновей Ньяля, и Кари и обещаю вам, что без подарков вы не уедете.

Они пообещали приехать. Он отправился домой и приготовил все для пира. Он