Иные из читателей, разумеется, назовут нас с Данфортом безумцами из-за того, что мы тотчас же не ударились в бегство; ведь выводы, при всей их дикости, напрашивались сами, а какие – любой, кто ознакомился с моим рассказом, поймет без труда. Возможно, мы и были безумцами: разве я не говорил об этих чудовищных пиках как о Хребтах безумия? Но, думаю, мы такие не одни: любители природы, которые, вооружившись биноклем или фотоаппаратом, преследуют в джунглях Африки смертельно опасных животных, не многим от нас отличаются. В нас, полупарализованных страхом, разгорелось любопытство, и в конце концов оно восторжествовало.

Конечно, мы не собирались встречаться с тем – или теми, – кто здесь побывал, но нам казалось, что они уже не вернутся. Наверное, рассуждали мы, они уже нашли соседний вход в подземные глубины и спустились туда, где в последнем, не виданном ими прибежище могли сохраниться темные остатки прошлого. А если этот вход тоже завален, они отправятся на север искать следующий. Мы помнили: они способны обходиться минимумом света.

Возвращаясь в мыслях назад, я с трудом вспоминаю, что за чувства пришли на смену прежним, какие новые устремления заставили нас, сгорая от любопытства, ждать дальнейших событий. Мы безусловно не желали столкнуться лицом к лицу с тем, чего так опасались, но – допускаю – могли подспудно надеяться, что сумеем спрятаться и понаблюдаем за ними из укрытия. Вероятно, мы по-прежнему думали проникнуть в подземелье, хотя путь туда лежал теперь через большую круглую площадку, обозначенную на мятых бумажках, которые мы нашли. Мы сразу узнали в ней чудовищную цилиндрическую башню с самых ранних рельефов, теперь, с самолета, выглядевшую как гигантская круглая дыра. Даже в набросанных наскоро схемах она была изображена особо выразительно, и мы подумали, что в ее подледных этажах скрыто, быть может, что-то очень важное. Что, если там мы встретим чудеса архитектуры, каких не видели прежде? Судя по рельефам, башня была невероятно старой и относилась к первым постройкам в этом городе. Если там сохранились настенные изображения, из них можно будет извлечь много ценных сведений. Более того, башня могла удобно сообщаться с верхним, надледным миром – путем более коротким, чем тот, что мы так тщательно помечали бумажными клочками. Не этим ли путем проникли сюда и те, другие?

Как бы то ни было, мы изучили пугающие наброски, которые во многом совпадали с нашими собственными, и двинулись по указанному там курсу к круглой площадке – наши предшественники, вероятно, прошли этим путем дважды. Там открывался следующий ближайший ход в подземелье. Не стану рассказывать о том, как мы шли, оставляя за собой экономный бумажный след: до тупика мы добирались точно таким же образом. Единственное отличие состояло в том, что новый путь пролегал ниже, спускаясь иной раз в полуподвальные коридоры. Там и сям мы замечали у себя под ногами подозрительные следы на скопищах мусора и обломков, а удалившись от бензиновой вони, стали ощущать временами другой запах, едва заметный, но достаточно стойкий. Когда мы свернули в сторону со своего предыдущего пути, мы начали кое-где обшаривать стены лучом фонаря и всюду встречали неизменную скульптуру – главный, судя по всему, вид искусства у Старцев.

Приблизительно в половине десятого, следуя сводчатым коридором (потолок его все время снижался, а на полу, расположенном как будто ниже уровня земли, встречалось все больше льда), мы завидели впереди дневной свет и выключили фонарь. Мы предположили, что круглая площадка уже недалеко и скоро мы выйдем на поверхность. Коридор заканчивался удивительно низкой для мегалитического сооружения аркой, за которой нам открылась площадка в форме правильного круга, диаметром в добрых 200 футов, усеянная обломками и окруженная множеством таких, как наш, но только заблокированных арочных ходов. По стенам – всюду, где они оставались на виду, – вилась спиралью громадная рельефная лента; на открытом воздухе она сильно пострадала от времени и непогоды, и все же мы разглядели, что подобных шедевров не встречали еще ни разу. Засыпанный обломками пол состоял изо льда, и можно было предположить, что настоящее дно расположено много ниже.

Но прежде всего обращал на себя внимание исполинский каменный пандус, который вился по стене цилиндра не снаружи, как пандусы древневавилонских башен-зиккуратов, а внутри. Арок он не заслонял, круто уходя от них в центр круга. Только скорость полета и большое расстояние помешали нам отличить пандус от внутренней стены башни, а то бы мы не искали другого спуска в подледный уровень. Пейбоди, наверное, мог бы сказать, благодаря каким инженерным ухищрениям эта конструкция сохраняла устойчивость, нам же с Данфортом оставалось только смотреть и восхищаться. Тут и там виднелись мощные каменные кронштейны и столбы, и все же как они удерживают это гигантское сооружение, было загадкой. Пандус превосходно сохранился – он доходил до нынешнего верха башни, и это было тем более поразительно, что стоял он на открытом воздухе. Под его защитой уцелели отчасти и причудливые, смущающие ум рельефы на стене.

Шагнув на погруженное в жутковатую полутень дно гигантского цилиндра (это сооружение простояло пятьдесят миллионов лет, то есть было самым старым из всех когда-либо нами виденных), мы скользнули взглядом по стене с пандусом – она поднималась на головокружительную высоту не менее шестидесяти футов. Помня данные воздушной разведки, мы прикинули, что с внешней стороны здания толщина ледяного покрова должна составлять около сорока футов. Зияющая дыра, которую мы видели с самолета, находилась на вершине каменного, изрядно осыпавшегося возвышения высотой в двадцать футов; три четверти его окружности находилось под защитой изогнутых соседних стен, превосходивших его по высоте. Если верить рельефам, башня стояла первоначально в центре гигантской круглой площади; высота ее составляла 500 или 600 футов, ближе к вершине шел ряд горизонтальных дисков, а по верхней кромке были натыканы игольчатые шпили. Похоже, стена рушилась больше наружу, чем внутрь, – тем лучше, иначе камни разбили бы пандус и завалили внутреннее пространство. Пандус и так сильно осыпался, и арки, видимо, завалило полностью, но недавно ходы как будто немного расчистили.

Нам хватило мгновения, чтобы понять: именно этим путем спускались те, другие, и нам при возвращении будет разумнее не идти по своему длинному бумажному следу, а тоже воспользоваться пандусом. Башня находилась не дальше от предгорий и нашего самолета, чем ступенчатое строение, через которое мы вошли, и последующую подледную разведку лучше всего будет начинать с этого самого места. Странно, что после всех наших находок и догадок мы все еще думали о повторных вылазках в эти места. Мы начали осторожно пробираться по грудам камней и тут увидели такое, что забыли обо всем на свете.

В ранее скрытом от нас углу пандуса, там, где он отходил от стены, стояли трое саней с аккуратно сложенной поклажей. Это были те самые сани, пропавшие из лагеря Лейка; они были изрядно расшатаны, так как пережили немало передряг: их долго волокли по голым камням и грудам обломков, а в самых сложных участках поднимали и несли. Груз, рационально упакованный и стянутый ремнями, состоял из вещей хорошо знакомых: бензиновой печки, канистр, футляров с инструментами, консервных банок, брезентовых тюков – в одних явно были книги, в других неизвестно что; словом, это были вещи из лагеря Лейка. После предыдущей находки не скажу, что это стало для нас таким уж сюрпризом. Настоящее потрясение мы пережили чуть погодя, когда развернули один из тюков, показавшийся нам подозрительным. Похоже, не один Лейк занимался сбором биологических образцов: перед нами лежали два таких образца, сильно замороженные и в превосходном состоянии – раны на шеях залеплены пластырем, от возможных новых повреждений защищает тщательная упаковка. Это были тела юного Гедни и пропавшей собаки.