Гас засмеялся, но несколько натужно.

— …И я… гм… одолжил ему десятку, — наконец сознался он.

— Ты одолжил ему десятку из моих денег? — спокойно спросила я.

— Ну да. Не думал, что ты станешь возражать. Ты ведь как я, Люси, ты — свободный дух. И на деньги тебе плевать.

Он еще долго разглагольствовал, потом запел «Представь себе» Джона Леннона, хотя единственная строчка, которую он помнил наизусть, была про отсутствие собственности. Он устроил настоящий спектакль — картинно протягивал вперед руки, строил мне многозначительные гримасы.

— Ах, Люси, представь, что нет владений, представь, что нет владений, ну же, подпевай! Предстаааааавь, что неееет владееений! Йе-е-е-е-е-еее!

Он замолчал, ожидая, что я рассмеюсь, но я не рассмеялась, и он продолжал:

— Может, скажешь, я циник и не знаю, что несу…

Раньше я была бы тронута и очарована его пением. Рассмеялась бы, обозвала его ужасным типом и простила бы.

Но не теперь.

Я не сказала ни слова. Не могла. Не могла, и все тут. Я даже не сердилась: чувствовала себя полной дурой. Мне было слишком стыдно, чтобы сердиться. Стыдно за себя.

Весь нынешний вечер был упражнением в ограничении морального ущерба в моем старании утаить от себя самой, как я расстроена. Теперь же мне открылся весь ужас происходящего.

Почему меня не оставляет ощущение, что это случается со мной постоянно, думала я. Потом бегло вспомнила всю свою жизнь и поняла: потому, что это действительно случалось со мною все время. И с папой та же история. Залезть в долги, чтобы давать ему деньги на выпивку.

А Гас разве не вытягивал из меня деньги? У него-то самого вечно в карманах пусто. В самом начале я с радостью снабжала его. Думала, что помогаю ему, что я, именно я ему нужна.

Тут я все поняла, и от неожиданного озарения мне стало совсем плохо. Дура набитая, идиотка несчастная! Все всё знали, кроме меня! Уболтать меня ничего не стоило. Бедная Люси, ей так не хватает любви и тепла, что она готова их покупать. Она отдаст тебе последнюю рубашку, потому что думает, что ты больше достоин носить ее, чем она. С Люси всегда будешь сыт, даже если ей придется голодать.

Гас был не единственным из моих парней, кому я материально помогала. Почти ни у кого из них не было работы. А те, кто работал, все равно почему-то не имели ни гроша.

Остаток вечера мне казалось, будто я покинула свое тело и наблюдаю за собой и Гасом со стороны.

Он уже успел совсем окосеть. Следовало бы встать и уйти, но я не уходила. Я была зачарована, испугана, возмущена тем, что вижу, но отвернуться не могла.

Он прожег мне колготки сигаретой и даже не заметил. Он облил меня пивом, но не заметил и этого. Он заговаривался, порол какую-то чушь, начинал рассказывать — и на полуслове забывал, о чем, не дойдя и до середины. Он прицепился к паре за соседним столиком и продолжал болтать с ними даже после того, как они ясно дали понять, что он им надоел.

Он достал из кармана пятифунтовую бумажку, хотя полчаса назад уверял меня, что денег у него нет, и опять полез к нашим соседям, размахивая у них перед носом банкнотой и крича:

— Вот я вам покажу фотку моей подружки. Здесь ей двадцать один год. Правда, она прелесть?

В прошлом такие выходки приводили меня в восторг. Теперь я не испытывала ничего, кроме стыда, а под конец — обычной скуки.

Чем больше он пьянел, тем быстрее я трезвела. Неужели он всегда был таким, недоумевала я. Ответ я знала: да, таким и был. Он не изменился. Изменилась я. Теперь я все видела в ином свете.

Ему было мало дела, есть я или нет. Для него я была только источником денег.

Дэниэл оказался прав, подумала я. Мало мне горя, так еще приходится признавать, что этот самодовольный тип прав. Этого он мне забыть не даст. А может, и даст — теперь он не такой самодовольный, как раньше. И вообще он не самодовольный. Он хороший. Он, по крайней мере, иногда водит меня в паб. И даже в ресторан…

Я уже почти час сидела перед пустым стаканом. Гас этого не замечал.

Он пошел в туалет, пропал там минут на двадцать, а вернувшись, не подумал извиниться. В таком поведении ничего необычного не было. Куда бы мы ни ходили с Гасом, так происходило всегда.

Почему-то меня вечно окружают мужики, которые много пьют, обирают меня, и я не понимаю, как же так получается.

Но одно я теперь знаю точно: с меня хватит!

Досидели мы до закрытия, и Гас, по своему обыкновению, поругался с барменом. Бармен крикнул что-то вроде: «У вас что — дома нет и пойти некуда?», а Гас решил, что это верх бестактности и эгоизма, потому что всего несколько дней назад в Китае случилось ужасное землетрясение. «Слышал бы тебя какой-нибудь китаец!» — орал он. Долго и скучно пересказывать всю ту белиберду, которую он нес, пока нас не выгнали. Достаточно того, что бармен буквально выталкивал его из зала, а Гас упирался и вопил: «Чтоб тебе сдохнуть без покаяния!»

Подумать только, я восхищалась им, считала его бунтарем!

Дверь паба захлопнулась, и мы остались на улице.

— Ну что, Люси, домой? — слегка пошатываясь, сказал Гас.

— Домой? — вежливо переспросила я.

— Да.

— Очень хорошо, Гас, — кивнула я.

Он улыбнулся улыбкой победителя.

— А где ты теперь живешь? — поинтересовалась я.

— Пока в Кэмдене, — неопределенно проронил он. — Но почему ты спрашиваешь?

— Значит, едем в Кэмден, — резюмировала я.

— Нет, — встревожился он. — Ко мне мы не поедем! Это невозможно!

— Ладно, только в дом к моему отцу тебе нельзя.

— Чего это? Я потолкую с твоим стариком и, думаю, мы друг друга поймем.

— Да уж, — согласилась я, — этого-то я и боюсь.

Он что-то темнил, и я всегда это знала. Наверно, в Кэмдене у него девушка, с которой он живет.

Но мне было уже все равно. Я бы и в резиновых перчатках до него не дотронулась. Я вообще не понимала, как он мог мне так нравиться. Он был похож на маленького гнома, на нелепого пьяного тролля. Да еще в этой дурацкой шапке и грязном свитере неопределенного цвета.

Чары развеялись. Все в Гасе отвращало меня. Даже пахло от него как-то странно. Точнее, противно: как от ковра наутро после очень шумной пьянки.

— Побереги свои оправдания для других, — сказала я. — Не объясняй, почему не можешь привести меня к себе. И почему никогда не приводил. Другим рассказывай свои небылицы.

— Какие еще небылицы? — спросил он, искренне изумляясь.

— Дай вспомнить. Ты мог рассказывать, что присматриваешь за коровой твоего брата, держать ее, кроме спальни, у тебя негде, а она очень пугливая и боится чужих.