Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Трегубова арестовали 24 июля 1984 года. К тому времени Андропов перешёл в ЦК КПСС, но «дело Трегубова» держал на контроле. И когда бывший министр МВД Щёлоков пытался замолвить за него слово, Андропов спросил: «Вы что, заодно?» Вскоре, как известно, всесильный Щёлоков был лишён всех чинов и наград и покончил с собой из охотничьего ружья на даче в Серебряном бору.
Самым близким Папе был Соколов — человек с уголовным прошлым. Сначала, благодаря рекомендации Трегубова, его взял к себе заместителем бессменный директор «Новоарбатского» гастронома Филиппов. Пять лет торговых «университетов» просветили Соколова. И тогда Папа сделал его директором «Елисеевского». И, естественно, «доил» все годы. Ну и без внимания не оставлял: дефицит, деликатесы шли в «Елисеевский» конвейером. Тому, как распорядиться этим дефицитом, Соколова учить было не надо.
Во время следствия Соколов валил всё на Папу, называл суммы, которые передавал ему лично. Много секретов о связи Папы с «небожителями» знал директор «Елисеевского». И требовал, требовал очной ставки с бывшим покровителем. Но встреча лицом к лицу не состоялась. Дело Соколова выделили в отдельное производство, на закрытом заседании суд приговорил его к высшей мере, и Соколова поспешно расстреляли. В «деле» осталась запись: «Провести очную ставку между Трегубовым Н.П. и Соколовым Ю.К. для устранения имеющихся в деле противоречий невозможно в связи со смертью Соколова». До сих пор остаётся загадкой (впрочем, не слишком сложной), почему тогда так спешили с расстрелом. Известно лишь, что перед расстрелом Соколов неоднократно писал заявления в ЦК КПСС, Верховный Совет: «Мне необходимо сообщить нечто, о чем нельзя говорить в суде».
Ответов не было.
Суд над торговой мафией (закрытый) начался 19 ноября 1985 года, приговор огласили 8 сентября 1986 года. Было допрошено 400 свидетелей. Осуждено 25 человек. К смертной казни приговорён М.А. Амбарцумян, другие получили от 8 до 15 лет лишения свободы. Так рухнула империя Николая 1. Трегубову дали 15 лет. Но отсидел он лишь восемь. Умер летом 1996 года в Москве.
Рассказывают, что в лагере «авторитеты» настолько поразились изобилию посылок «фраеру», что смеха ради объявили его на сходке «вором в законе». Однако воспользоваться этой высокой рекомендацией Трегубов уже не смог».
Публикация выполнена по традиционной, обвинительной, схеме, утвердившейся в прессе со времени этого громкого процесса. Манера изложения — в свойственной тогдашней «Вечерке» стилистике, вызванной паникой в связи с катастрофической потерей подписчиков и лихорадочными поисками способов их возвращения. Я тогда плотно сотрудничал с этим изданием и помню разговоры в редакционных кабинетах о том, что «Московский комсомолец» наступает на пятки, его популярность растёт, надо что-то срочно предпринимать, в частности, менять форму подачи материалов.
Тогда и появился в «Вечерке» этакий разухабистый, ернический стиль: о серьёзных вещах говорилось с изрядной долей насмешки, с колокольни заурядного обывателя. Один редакционный остряк по этому поводу изрёк: «Вечерка», задрав штаны, побежала за «Московским комсомольцем».
Публикация в «Вечерке» выглядела рудиментом на фоне других статей, появившихся на эту тему в прессе после отмены цензуры. Во второй половине 90-х годов ряд серьёзных журналистов выступили с аналитическими материалами, в которых попытались углубиться в обстоятельства громкого дела, найти причинно-следственные связи его возникновения и необычно быстрого жестокого финиша. Я тщательно изучил все публикации на эту тему, сравнил их и… вспомнил хрестоматийное определение разницы между репортёром и публицистом. Репортёр опрометью спешит на пожар, прибывает туда первым и восторженно описывает детали героической борьбы пожарных с огнём. Публицист анализирует — почему загорелось.
Известный бытописатель современной Москвы А. Рубинов, которого ещё в 70-е годы называли советским Гиляровским, в газете «Россия» (24. 04. 98 г.) отметил, что объект был выбран гениально правильно. Торговлю ненавидели.
Многие откровенно радовались несчастью таких благополучных людей, которые в условиях всеобщей нехватки, утомительного доставания продуктов и товаров жили прекрасной, сытой, полной удовольствия жизнью. И были всесильны!
Действительно, малообразованное торговое сословие было привилегированным. Почти как партийные деятели высокого ранга. Торговцев презирали, но их дружбы добивались даже творческие люди. На премьерах в Большом театре в первых рядах восседали разодетые по самой последней моде, расплывшиеся женщины с грубыми лицами, выдававшими их профессию. В перерывах они, строя глазки, прохаживались среди самых популярных людей страны, рассиживались в дорогом театральном буфете.
Они могли позволить себе всё. И получали всё. В редком в ту пору круизе по Средиземному морю, который рекламировался как подарок трудящимся, они играли роль рабочего класса. Их дети поступали туда, где требовалась рекомендация райкома партии или даже КГБ.
А теперь — о человеке, который руководил правильно выбранным «объектом».
В булочном зале «Елисеевского» за дверями с табличкой «Служебный вход» открывался вход к директорскому кабинету — к Юрию Константиновичу Соколову. В великосветских кругах Москвы он был чрезвычайно популярным человеком. К нему, лучаясь от радости, входили с пустыми «дипломатами» видные деятели культуры, известные артисты, чемпионы. Он принимал просителей по одному. Да и сами гости норовили потолковать с ним только отдельно, оставляли на память визитные карточки, соблазняли премьерами, круизами, санаториями, дарили книги.
После ареста Соколова многие великосветские люди со страхом ожидали вызова, чтобы дать ответ на опасный вопрос: какая связь между торговлей и советской литературой? Музыкой? Дипломатией? Фигурным катанием? Но никого не вызвали, а сами его друзья, конечно, не бросились помочь попавшему в беду. С тайным вздохом отдали его на погибель и следили за его печальной судьбой по слухам, потому что о сенсационном суде газеты не писали, телевидение не рассказывало.
Ю. Чурбанов:
— Всё началось со статьи в «Огоньке», где журналист Дмитрий Лиханов опубликовал большую, полную сенсаций статью о «мафии» в Москве, которая, как спрут, опутала все слои государственного аппарата. Если бы спустя год тот же Лиханов в том же «Огоньке» не написал о Чурбанове, то я бы, наверное, в чём-то ещё мог ему поверить. А так трудно. Лиханов опубликовал тогда о Чурбанове целую серию материалов. На что рассчитывал «Огонёк», какими материалами располагал Лиханов, сказать не могу, но цель была достигнута — они взбудоражили общественное мнение. И вот я думаю: а не «раздули» ли «дело Трегубова»? Никто не отрицает, никто не сбрасывает со счетов его преступления, но если даже такой авторитет, как первый заместитель председателя КГБ СССР Филипп Денисович Бобков говорил в своих интервью, что КГБ вёл по стране около двухсот дел по спекуляции и коррупции и среди них были (это также повторил в заявлении по телевидению и председатель КГБ СССР Крючков) «поистине миллиардные дела», то почему же общественность не знала, кто эти люди, на каких должностях они работали, а разговоры шли только о Трегубове? Кстати говоря, «дело Трегубова» вёл КГБ СССР, и было это при Андропове.
