Представления Паскаля о мире и человеке следовало бы считать исполненными безысходного пессимизма, если бы не одно обстоятельство. Блез Паскаль был глубоко верующим человеком. По его убеждению, Бог постигается не рассудком, а сердцем. «Бесконечная бездна может быть заполнена лишь чем-то бесконечным и неизменным, то есть Богом».

При всей глубине своих прозрений философ невольно отдавал дань времени, используя логику расчетливого торговца. Он рассуждал о достоинствах теизма и атеизма и пришел к выводу, что верить в Бога выгоднее, чем отрицать его бытие: ведь если Бога нет, то неважно, как ты относишься к этому образу, но если Он есть, то неверующий явно проигрывает.

Паскаль не стремился создать завершенную философскую систему. Его формулировки могут считаться художественными произведениями афористического жанра. Они рассчитаны на каждого любознательного читателя, приобщая его к сокровищнице знаний и идей, пробуждая любовь к мудрости.

Изумляясь и восхищаясь универсальным гением Паскаля, приходится помнить, что проявлялся он в виде отдельных ярких, разрозненных вспышек творчества – то в одной, то в другой области познания. Характерный пример – его «Мысли». Они показывают великолепное мастерство Паскаля, умевшего высказываться кратко, точно и красочно. Хотя конечно же иные его мысли вызывают желание поспорить. Например: «Весь род людской в течение всех веков должно рассматривать как одного и того же человека, который всегда существует и беспрерывно научается».

Первая часть афоризма если и верна, то отчасти: человечество едино при резкой разнородности его частей (поэтому и бывают войны); оно является организмом весьма своеобразным, и вряд ли напоминающим человека. А чему этот организм научается? Вот в чем вопрос! Создает все более могучую, разнообразную, изощренную технику? Да. Накапливает научные знания? Безусловно. Но как пользуется и тем и другим? С какими целями и результатами? И почему ошибки одних поколений повторяют, а то и усугубляют последующие?

Научились ли люди использовать на благо себе и земной природе, для полноты счастья, в своей жизни те бесценные сокровища, которые оставили им гении всех времен и народов?! Тут есть над чем задуматься всерьез и надолго. Остается поблагодарить Паскаля за поставленную интересную проблему – способность, свойственную гениям.

Что может быть общего между юристом, философом, ученым, богословом, изобретателем, общественно-политическим деятелем? Пожалуй, только одно: был человек, проявивший выдающиеся способности во всех этих областях умственной и практической деятельности – Готфрид Вильгельм Лейбниц. Вдобавок ко всему, он был еще незаурядным психологом-теоретиком.

Слово физику В. С. Кирсанову: «Лейбниц представляет собой одно из самых мощных и самых замечательных явлений западной цивилизации, которое по своему масштабу и влиянию на научную мысль на заре новой науки может быть сравнимо лишь с вкладом и влиянием Аристотеля на заре классической античной науки. Широта его интеллектуальных интересов поразительна: юриспруденция, лингвистика, история, богословие, логика, геология, физика – во всех этих областях ему принадлежат замечательные результаты, не говоря уже о том, что в философии и математике он проявил себя как подлинный гений. Во всех его научных исследованиях он разрабатывал практически одну и ту же идею, частное выражение которой зависело от соответствующей дисциплины, а именно – идею о единстве знания.

В универсальной одаренности, проявившейся очень рано, Готфрид Вильгельм напоминает Паскаля. Но если болезненный Блез был склонен к пессимизму, испытывал вспышки творческой активности и жил недолгого, Лейбниц постоянно был энергичен, не терял оптимизма и, не обладая крепким здоровьем, прожил 70 лет, оставив обширное интеллектуальное наследие.

Родился Готфрид Вильгельм в Лейпциге в семье профессора нравственной философии (этики); учился в школе, интересуясь предметами всерьез, нередко вне официальной программы. Память у него была связана с эмоциями: он прекрасно запоминал то, что хотел узнать, что возбуждало любознательность. Он прекрасно владел речью и сочинял стихи, чем поражал школьных учителей, не говоря уж о сверстниках. Увлекла его идея придумать особый язык, выражающий движение мысли (по-видимому, нечто подобное возникшей много позже математической логики).

Лейбниц вспоминал: «Две вещи принесли мне огромную пользу, хотя обыкновенно они приносят вред. Во-первых, я был, собственно говоря, самоучкой, во-вторых, во всякой науке, как только я приобретал о ней первые понятия, я всегда искал нового, часто просто потому, что не успел достаточно усвоить обыкновенное… Когда у меня впервые возникла мысль о возможности составить азбуку, выражающую человеческие понятия, и когда я подумал, что, комбинируя буквы этой азбуки, можно, быть может, все найти и все исследовать, я пришел в восторг. Моя радость была конечно сначала радостью мальчика, не вполне постигшего величие предмета. Позднее, чем более я над этим думал, тем более во мне укреплялась решимость заняться столь важным вопросом».

В 15 лет он поступил на факультет права Лейпцигского университета, но посещал и другие курсы, а читал все подряд: от медицинских трактатов до философских. Он получил в 1663 году степень бакалавра за диссертацию, где доказывал, что индивидуум можно понять только как цельное существо. Через год стал магистром философии, написав талантливую диссертацию «Об искусстве комбинаторики», по теме, увлекавшей его с детства.

В 1666 году в университете Альтдорфа (близ Нюрнберга) он защитил докторскую диссертацию «О запутанных казусах». Своим докладом произвел такое сильное впечатление на экзаменаторов, что ему предложили стать преподавателем. Он отказался, желая заниматься исследованиями, и переехал в Нюрнберг, который нравился ему больше Лейпцига за то, что «там еще можно видеть немецкие платья, там нет излишней роскоши». А еще было в городе тайное общество розенкрейцеров, изучавших оккультные науки и проводивших алхимические опыты. Чтобы попасть в эту организацию, он составил ученую записку, в которой соединил в причудливых комбинациях выписки из алхимических трактатов. Сам он ничего не мог понять в этой абракадабре, зато на розенкрейцеров она произвела неизгладимое впечатление; они радостно приветствовали восход нового светила «темных наук». Его назначили секретарем (с окладом). Он вел запись проводимых опытов и заседаний. Получение алхимического золота его интересовало всерьез. Тем не менее он сохранял благоразумие и здравый смысл в отличие от оккультистов, верящих в самые нелепые фантазии.

У розенкрейцеров он не обогатился ни золотом, ни знаниями, зато свел знакомство с крупным политическим деятелем Бойненбургом, у которого стал работать. Бойненбург так отзывался о нем в письме другу: «Он доктор прав, двадцати двух лет, чрезвычайно ученый, превосходный философ, человек с необычайно обширными познаниями, острым суждением и сверх того весьма трудолюбивый».

С той поры Лейбниц постоянно занимался общественно-политической деятельностью, выполняя различные поручения своих начальников, вельмож, князей. Стараясь способствовать объединению католической и протестантской церквей, написал труд «Доказательство веры», а затем – совершенно иной – «Новая физическая гипотеза» (о проблемах пространства, движения, материи). Тогда же он работал над созданием счетной машины. Она у него получилась более надежная и быстродействующая, чем у Паскаля.