В 1684 году в «Лейпцигских записках» был опубликован его мемуар «Новый метод максимумов и минимумов, а также касательных, для которых не являются препятствием ни дробные, ни иррациональные величины, и особый для этого род исчисления». А ведь всего лишь 10 лет назад Лейбниц был плохо знаком с достижениями математиков и сделал открытия, уже известные специалистам. В Париже ему на это указал Гюйгенс. Лейбниц не расстроился, а напротив, начал штудировать математические работы. Основы интегрального и дифференциального исчисления он вчерне набросал в конце 1675 года, а затем посвятил этому небольшой мемуар.

Правда, его замечательное достижение было омрачено выпадами Ньютона, утверждавшего, будто это лишь плагиат, а подлинное открытие принадлежит ему. Лейбниц вел себя более достойно. Произошло то, что случается в науке: одновременное «двойное» открытие. Идея, как говорят, носилась в воздухе, подступы к ней были подготовлены предшествовавшими исследованиями. А пришли к открытию высшей математики Лейбниц и Ньютон по-разному; один с позиций геометрии, другой – алгебры, что исключает плагиат.

Казалось бы, гений Лейбница более оригинален, ярок и универсален, чем у Ньютона, который писал очень слабые богословские трактаты, философию затрагивал лишь косвенно, не был изобретателем или юристом… Однако теория Ньютона породила иллюзию познания небесной механики, постижения основных законов движения материи, пространства и времени. А созданная Лейбницем «монадология» была слишком умозрительной. Она не согласовывалась с механической моделью Вселенной и даже противостояла ей как модель по сути своей органическая, предполагающая своеобразную жизнь в каждой материальной частице. До сих пор в научных кругах остается главенствующей именно механическая (физико-математическая) схема Мироздания, ньютоново-эйнштейновского типа, к преодолению которой более полувека назад призывал В. И. Вернадский. Энциклопедичность знаний и интересов Лейбница не позволила ему согласиться с механической картиной мира, пусть даже дополненной, как у Ньютона, «сверхъестественным непостижимым Существом». Занимаясь политикой, юриспруденцией и дипломатией, а затем и организацией науки (в Берлине, а также в Петербурге), он постоянно ощущал кипение жизни. Лейбниц стремился обнаружить изначальный источник активности в глубинных структурах материи. По остроумному замечанию английского философа и ученого А. Уайтхеда, Лейбниц «пытался понять, что значит быть атомом».

Ньютон, сформулировав закон всемирного тяготения, оговорился, что природа силы тяготения ему неведома. Лейбниц, определяя меру «живой силы» – кинетической энергии – при столкновении двух тел (произведение массы на квадрат скорости), оперировал с шарами, взаимодействующими при непосредственном контакте. Нечто подобное, как ему представлялось, происходит и в микромире. Эту мысль укрепило в нем знакомство с Левенгуком и его увеличительным прибором (прообразом микроскопа), позволяющим увидеть мельчайшие живые организмы.

Лейбниц понимал, что явления жизни невозможно объяснить математическими и механическими законами. «Общие начала телесной природы и самой механики, – писал он, – носят скорее метафизический, чем геометрический характер». И вполне закономерно, что именно метафизически, умозрительно он обосновал учение о монадах, не имеющих частей субстанций, входящих в состав сложных. «А где нет частей, там нет ни протяжения, ни фигуры и невозможна делимость. Эти-то монады и суть истинные атомы природы… элементы вещей». Он перечисляет свойства монад, каждая из которых индивидуальна.

У Лейбница есть одно положение, которое хотелось бы назвать законом взаимной связи и эволюции в природе: «Все во Вселенной связано таким образом, что настоящее таит в себе в зародыше будущее». Поясняя это, он предложил образ, который обычно приписывают Лапласу: «Говоря языком алгебры, если в одной формуле высшей характеристики выразить одно существенное для Вселенной явление, то в такой формуле можно будет прочесть последующие, будущие явления во всех частях Вселенной и во все строго определенные времена». Бог сотворил наилучший из возможных миров! И только благодаря некоторым собственным свойствам отдельных тел (организмов) возникают нарушения гармонии.

Монады способны развиваться, как все в природе. Простейшие из них образуют тела косной природы; одухотворенные монады соединяются в живые организмы, а наделенные сознанием – присущи человеку. Материя, движение и развитие определяют единство и бесконечную изменчивость бытия, непрерывность пространства и времени. Повсюду присутствует «первичная активная сила, которую можно назвать жизнью». Живые существа он называет «естественными машинами», но в смысле не механическом, а органическом, то есть как систему сложно и гармонично организованных монад. Человеку дано создавать, конструировать только «искусственные машины», составленные из тел косной природы.

Но каким образом возникла величественная и чудесная гармония монад и всего Мироздания? Она продумана и осуществлена всезнающим, всемогущим Творцом. Способен ли человек постичь во всей полноте замыслы Бога? Нет, конечно. Однако познание является высшей степенью человеческого бытия, приобщающей бренного человека к вечным божественным истинам. Такая устремленность изначально присутствует в людях. Личность младенца следует сравнивать не с чистой бумагой (доской), а с глыбой мрамора, в которой проглядывают контуры будущей скульптуры.

Лейбниц стал одним из первых сторонников идеи неуклонного прогресса, развития природы и общества, постоянного преодоления несовершенства мира и приближения к той гармонии, которая предполагается замыслами Творца. Великий мыслитель не задавался вопросами: почему изначально не был сотворен совершеннейший мир? Какая роль определена человеку не только на Земле, но и во Вселенной, где наша планета является «бесконечно малой», которой можно пренебречь? Почему человек творит так много злого, преступного, глупого? И все ли развивается к лучшему в этом лучшем из миров?..

Лейбниц, человек необычайной интеллектуальной силы, многого достиг в своем творчестве, испытывал радость познания. Ну а конечный результат подобных усилий ясно осознал его великий современник Ньютон, признавшийся на склоне лет: «Не знаю, чем я могу казаться миру, но сам себе я кажусь только мальчиком, играющим на морском берегу, развлекающимся тем, что от поры до времени отыскиваю камешек более цветистый, чем обыкновенно, или красивую раковину, в то время как великий океан истины расстилается передо мной неисследованным».

Как знать, не возникнет ли в будущем новая космогония, в основе которой будет возрожденная и обновленная монадология Лейбница? Тем более что органическая модель Мироздания была предложена еще Платоном, и она отвечает давней мудрости: человек – микрокосм. Только господством над умами ученых техносферы можно объяснить необычайную устойчивость представлений о мире как механизме, подчиняющемся единственно законам физики, математики.

Кстати, своеобразное отношение Лейбница к познанию природы вполне органично совмещалось с изучением законов механики. Как написал В. С. Кирсанов, «критикуя картезианскую формулировку законов движения, Лейбниц стал в 1676 г. основателем нового подхода, согласно которому истинной мерой движения является так называемая живая сила (кинетическая энергия), пропорциональная квадрату скорости».