Из-за двери не ответили, но двигатели заработали. Через две минуты самолет уже был в воздухе. Сейчас, если верить монитору в передней части салона, они летели над Западной Виргинией, Дюпрей остался позади. Тим не предполагал покинуть его так скоро, а тем более при таких чрезвычайных обстоятельствах.

Эванс дремал, Люк спал как убитый. Только миссис Сигсби бодрствовала – сидела выпрямившись, пристально глядя Тиму в лицо. В ее глазах, лишенных всякого выражения, было что-то змеиное. От таблетки доктора Роупера она отказалась, хотя, вероятно, испытывала сильную боль. Ее рана была несерьезной, но даже царапины бывают очень болезненными.

– Полагаю, вы служили в правоохранительных органах, – сказала она. – Это видно и по тому, как вы держитесь, и по вашей быстрой реакции.

Тим молча смотрел на нее. «Глок» лежал рядом на сиденье. Стрелять в самолете на высоте тридцати девяти тысяч футов крайне неразумно, да и вряд ли понадобится. Он везет эту гадину ровно туда, где ей хочется оказаться.

– Не понимаю, почему вы согласились на его план. – Она кивнула в сторону Люка – чумазого, перевязанного, выглядящего куда младше своих двенадцати лет. – Мы оба знаем, что он хочет спасти друзей. И, думаю, мы оба видим, что план глупый. Даже идиотский. Однако вы согласились. Почему, Тим?

Тим не ответил.

– Для меня загадка, зачем вы вообще влезли в эту историю. Помогите мне понять.

Он не собирался отвечать на ее вопросы. Еще во время четырехмесячного испытательного срока ему, стажеру, чуть ли не первым делом объяснили: ты допрашиваешь задержанных. Никогда не позволяй задержанным допрашивать тебя.

Даже будь у него настроение поболтать, Тим все равно не нашел бы слов, которые не показались бы бредом умалишенного. Мог ли он сказать ей, что его присутствие в таком навороченном самолете, который обычно видят изнутри только богатеи, – случайность? Что однажды в куда более скромном самолете человек поднялся с места, согласившись уступить его за денежную компенсацию и гостиничный ваучер? Что все – дорога на север, пробка на I-95, ночлег в Дюпрее, работа ночного обходчика – стало следствием этого единственного необъяснимого порыва? Или можно считать, что это была судьба? Что в Дюпрей его передвинула рука некоего космического шахматиста, чтобы спасти мальчика от похитителей, хотевших использовать и выбросить этот гениальный мозг? И если да, то кто в таком случае шериф Джон, Тэг Фарадей, Джордж Баркетт, Фрэнк Поттер и Билл Уиклоу? Пешки, которыми можно пожертвовать в большой игре? И какая фигура он сам? Хотелось бы считать себя конем, вернее, рыцарем на коне, хотя скорее всего он ровно такая же пешка.

– Вы точно не хотите таблетку? – спросил он.

– Вы не намерены отвечать на мой вопрос, да?

– Да, мэм, не намерен. – Тим отвернулся и стал смотреть на лиги тьмы внизу. Редкие огоньки казались светлячками на дне колодца.

11

Полночь.

Боксфон издал пронзительную трель. Стэкхаус принял вызов. Звонил свободный от дежурства смотритель, Рон Черч: затребованный минивэн уже в аэропорту. Дениз Оллгуд, смотрительница, тоже свободная от дежурства (хотя теоретически они все сейчас были при исполнении), ехала позади Черча в институтском седане. Предполагалось, что Рон, оставив минивэн у посадочной полосы, вернется вместе с Дениз. Однако у этих двоих был роман, о чем Стэкхаус знал; как-никак, знать о таких вещах – его прямая обязанность. Он был уверен, что, подогнав минивэн к аэропорту, эти двое рванут куда угодно, только не в Институт. Ничего не попишешь. В данном случае массовое дезертирство, возможно, было к лучшему. Пора подводить черту под операцией. Для финального акта людей хватит, а все остальное не важно.

Что Люка и Тима удастся ликвидировать, Стэкхаус не сомневался. Пришепетывающий голос в Нулевом телефоне либо удовлетворится этим, либо нет. Тут от Стэкхауса ничего не зависело, что странным образом успокаивало. Видимо, он носил в себе латентный вирус фатализма со дней Ирака и Афганистана, просто не осознавал этого раньше. Он сделает все, что может, все, что в человеческих силах. Собаки лают, караван идет.

В дверь постучали, заглянула Розалинда. Она что-то сделала с волосами, и это явно пошло на пользу ее внешности, чего нельзя было сказать о наплечной кобуре. Кобура на Розалинде выглядела слегка сюрреалистично, как праздничный колпак на собаке.

– Пришла Глэдис, сэр.

– Пригласите.

Вошла Глэдис. На шее у нее болтался респиратор, глаза были красные. Вряд ли она плакала, так что раздражение скорее всего возникло из-за химии, которую она смешивала.

– Все готово. Осталось добавить только жидкость для чистки унитаза. Отравим их по первому вашему слову. – Она резко, решительно тряхнула головой. – Гул сводит меня с ума.

Стэкхаус подумал, что с ума она сошла уже давно, хотя насчет гула права. Самое страшное, что к нему невозможно притерпеться. Только вроде бы свыкся, как он становится громче – и не в ушах, а в голове. Затем резко падает до прежнего, чуть более сносного уровня.

– Я говорила с Фелицией, – сказала Глэдис. – То есть с доктором Ричардсон. Она наблюдала за ними по своему монитору. По ее словам, гул нарастает, когда они берутся за руки, и стихает, когда они расходятся.

Стэкхаус и сам сделал такое же наблюдение. Как говорится, для этого не надо быть семи пядей во лбу.

– Скоро уже, сэр?

Он глянул на часы:

– Часа через три. Система ОВКВ расположена на крыше?

– Да.

– Возможно, я смогу отдать вам приказ, когда придет время, а возможно, и нет. События могут развиваться довольно быстро. Если услышите стрельбу перед административным зданием, травите их, даже если я не успею отдать распоряжение. И назад. В здание не спускайтесь, просто пробегите по крыше до Восточного крыла Ближней половины. Понятно?

– Так точно, сэр! – Она ослепительно улыбнулась. Той самой улыбкой, которую ненавидели дети.

12

Двенадцать тридцать.

Калиша наблюдала за детьми из Палаты А и думала про Марширующий оркестр штага Огайо. Отец болел за футбольную команду университета, и Калиша всегда смотрела соревнования с ним за компанию, но на самом деле ей нравился только перерыв между первой и второй половинами игры, когда оркестр («Гордость Каштанников![63]» – всегда объявлял комментатор) выходил на поле. Музыканты одновременно играли на инструментах и выстраивались в фигуры, которые можно было увидеть только сверху. Фигуры были самые разные, от «S» на груди Супермена до фантастического динозавра из «Парка Юрского периода». Динозавр вышагивал, кивая рептильей головой.

У детей из Палаты А музыкальных инструментов не было, и, берясь за руки, они составляли всего лишь круг – неправильной формы, ведь туннель был узкий, – однако в них чувствовалась такая же… как-то это называется…