Сзади Одана, почти в обмороке, но еще держится, старается проглотить всхлипы, зажимает рот ладошками.

Я разворачиваюсь к кукловоду, он вскидывает руки, и заклятье крови соскальзывает с его пальцев. Дебил.

— Сюрприз-сюрприз, — шепчу, делая три шага к незнакомцу. Это тоже можно считать нападением, не важно, что у него не вышло, Кадиз на такие мелочи внимания не обращает.

Я вижу Тивора и князя, пробирающихся к нам, и отступаю еще на шаг ближе к вампиру. Через вдох они будут возле Оданы, я вскидываю меч.

Мужик швыряет очередным заклинанием крови. Он совсем тупой? Или…

— Сюрприз-сюрприз, — говорит незнакомец. Вслед за заклятием крови — еще одно. Принцесса вышла из угла, сделала несколько шагов в направлении князя, оказалась впереди.

Они не успеют.

Я дергаюсь в сторону.

Плетение крови дало бы вампиру два вдоха — вполне достаточно для эльфийки. Но я — ассасин, а поэтому преимущества у него практически нет.

Белое сверкающее нечто врезается мне в бок, я падаю на Одану, придавив несчастную к полу. Боль, как зверь, рвет тело гнилыми зубами на куски, почему-то бьют судороги, срывается с пальцев рыбка и врезается мужику в грудь, еще одна — в шею. Я скатываюсь с девушки, тело выгибает дугой. Одана не пострадала: пара царапин и на лбу шишка.

Когти вжимаются в ладони, я почти скулю.

— Лист! — орет князь, и темнота втягивает, проглатывает.

Поганый, поганый суман!

Дом? Я дома? Здесь ничего не изменилось. Вот старый дуб, мамины любимые вьюнки, чуть дальше шумит река. И качели, деревянные качели с потрескавшимся от времени цветочным узором. И висят все так же высоко. Или это я маленькая? Взгляд падает вниз. Ободранные коленки, босиком, в платье… Маме удалось надеть на меня платье?

Я подтягиваюсь на руках. Толчок, еще один. Да! Еще чуть-чуть, и ноги заденут листву в кроне. Да! Выше, быстрее! Так, чтобы только ветер, чтобы сама ветер! Еще!

Я смеюсь, мне так хорошо, так весело.

Я раскачивалась и раскачивалась, кружилась голова, слезились глаза.

Почему я не пришла сюда раньше? Здесь же мама.

Мама! Хочу к маме!

Я соскакиваю. Неудачно падаю на и без того ободранные коленки, но все равно смеюсь.

— Мама!? — кричу, поднимаюсь и несусь к дому. Вот и крыльцо… Кто-то резко схватил за подол платья, я покачнулась, остановилась, оглянулась. — Кот?

— Не ходи, — странный ободранный тощий кот. Разве коты умеют улыбаться?

— Тебя забыла спросить, — фыркаю и топаю ногой, стараясь отцепить край платья от его когтей.

— Нельзя.

— Глупости! Там мама. И вообще приличные девочки с незнакомыми уличными котами бесед не ведут.

— Почему? — он склонил смешную треугольную голову набок.

— А вдруг ты плохой? Злой? Украдешь меня?

— Плохой? — большие желтые глаза стали еще больше. Сейчас ведь вывалятся!

Я рассмеялась.

— Другой, — кивнул он. — Не плохой.

— Значит, хороший?

— Другой, — вот упрямый котяра.

— Нет. Либо плохой, либо хороший. Я не понимаю, как это «другой», — повела я плечами. Почему так потемнело?

— Со мной, — кот потянул меня за подол платья к калитке. — Расскажу.

— Никуда я не пойду. Меня мама дома ждет.

— Не ждет.

— Ждет. Темно уже, она обязательно ждет, — дернула сильнее, раздался треск ткани.

Ну вот, теперь влетит. Я развернулась и начала подниматься по ступенькам, кот преградил путь. Он оглядывался, шерсть стояла на загривке дыбом.

— Глупая, — кошак топнул когтистой лапой. — Нельзя видеть!

— Да отстань ты! Брысь! — я оттолкнула противного кота и дернула за ручку двери, делая шаг. Протяжное мяуканье послышалось за спиной.

Меня втянуло внутрь. Смяло.

Мама?!

Кровь, везде кровь. Так много-много крови, что я тону и захлебываюсь, а в тело впиваются чьи-то зубы. Они кусают за руки и за ноги. И мне больно и страшно.

Мама! Папа!

Но горло сводит спазмом, я задыхаюсь, и что-то тянет вниз, руки, ноги, тело обжигает болью. Я глотаю, вынуждена глотать чужую кровь, и все внутри корчится, меня разрывает на части. Так больно, невыносимо больно.

Мама, папа, пожалуйста!

Красное марево перед глазами, что-то держит за руки, я бьюсь и корчусь, стараюсь вырваться.

Кто-нибудь, пожалуйста. Я не хочу, не хочу, я не виновата! Пожалуйста, ну пожалуйста!

В один миг наступает темнота, я больше не тону. Тихо. Только мои вдохи и выдохи, частые, надсадные, жалкие. Я словно не могу надышаться, в груди колючий еж.

И какой-то хруст сзади. Что-то ложится мне на плечи. Я дергаюсь, поднимаюсь на ноги, хочу убежать. Вот только куда бежать? А оно хватает, сжимает, словно хочет раздавить, все сильнее и сильнее. И тишина.

Пожалуйста, ну пожалуйста!

И снова боль. Душит, мучает, тянет в разные стороны, и хочется ползать, выть, выгибаться.

Пожалуйста!

Кристоф Фрэйон, Великий князь Малейский.

Я подскочил к стражу, сбрасывая с пальцев уже никому не нужное плетение. Мальчишка лежал на полу, растекалась под ним его же кровь, потому что амулет разрядился, пачкая белую одежду, а по телу пробегали судороги.

Вот куда он полез? Какого хрена, моя тьма успела бы раньше!

Я положил его голову к себе на колени, коснулся висков, от кончиков пальцев начала расползаться тьма. Рядом опустился Тивор. Черная пелена закутала безвольное тело в плотный кокон, обернула, на время успокоила его раны, закрыла заклинание, что так неосмотрительно поймал Белый.

Глупый мальчишка!

Тьма, отчего так дрожат мои пальцы, отчего так бешено бьется сердце, почему что-то кричит внутри?

Оборотень легко сдвинул мои ладони, подхватил Листа на руки, едва заметно кивнул в сторону эльфийки.

Чтоб тебя!

Я с трудом заставил себя сделать шаг к девушке, помог ей встать.

— Одана?

— Я не пострадала, — большими глазами она смотрела на Тивора и его ношу. — Скажите, это ведь была дымка?

У меня получилось лишь кивнуть, рот открывать я побоялся: в адрес Оданы у меня сейчас не было ни одного цензурного слова, кроме предлогов.