— Тогда я не против сказки на ночь, пусть и страшной.

Я пожала плечами, запустила в камин еще одного пересмешника и уставилась на огонь.

Мой отец был баронетом, мама — дочерью богатого торговца. И оба были слегка не от мира сего: увлекались древней историей гномов, их артефактами, магией, преданиями и поверьями, жизнью еще до восьмисотлетней войны.

Они любили меня, я любила их, но увлечений не разделяла, кроме, пожалуй, пристрастия к дорогам. Я таскалась за ними хвостиком, когда подросла. Постоялые дворы и ночевки в лесу были привычнее домашней обстановки, еда, приготовленная на костре, вкуснее, а мужские брюки в тысячу раз удобнее платьев. Я задыхалась в городе, мне было мало места, не хватало открытого неба, фонари слепили глаза и не давали смотреть на облака и звезды. Скрип колес, ржание лошадей, шум ветра в кронах деревьев и звуки смеллы были лучшей колыбельной. Мама играла практически постоянно, научила и меня. Но, несмотря на все это, родители все-таки дали мне вполне светское образование, правда я никогда всерьез не думала, что оно мне пригодится. Мне интереснее было сидеть перед костром, нестись наперегонки с отцом и ловить рыбу. Я вообще была неугомонным ребенком. Неугомонным, но счастливым.

Счастье кончилось в двадцать.

Родители уехали к западным гномам и не вернулись. В горах случился обвал. Я осталась дома в тот раз, потому что накануне умудрилась заболеть. Не знаю, к счастью или нет.

После смерти родителей появились охотники за приданным, какие-то дальние родственники, друзья и прочая шушера. Ни с кем из них дел я иметь не хотела, было противно и тошно. Я пыталась жить, что-то делать — сейчас уже и не вспомню. Хватило меня на год. Через год пустила дом с молотка, забрала причитающиеся деньги и ушла из города. Я все еще думаю, что, останься я там, свихнулась бы.

Это тяжело: жить в доме, где каждая мелочь, каждый твой вдох и выдох, отдаваясь эхом в пустых комнатах, напоминают о тех, кого нет.

Я ушла в никуда, вслед за серой лентой дороги, что так звала, со смеллой в руках. Через три дня прибилась к актерам и около четырех лет провела с ними. Многое узнала, многое открыла, многое поняла и… И стала менестрелем. Постепенно научилась видеть других существ, а не просто смотреть сквозь них, постепенно научилась угадывать их мысли и чувства, слова начали приходить сами собой, мелодии возникали будто из воздуха. До сих пор не знаю, что это: интуиция, магия, опыт или серединка на половинку — но моим слушателям нравилось, и они платили хорошие деньги.

Обычным ярмарочным менестрелем я была около пяти лет, а затем… Затем выступала исключительно для знати. Моим личным достижением стало приглашение к сангранской королевской семье на весь период летних балов. Меня любили, меня уважали и ценили. Когда я пела, слушатели испытывали только те эмоции, которые я хотела. Они замирали и застывали, беззвучно плакали или улыбались. А ветер все звал за собой, продолжал манить новыми городами.

Я бродила по Мироту лет до семидесяти, и мне нравилось. Нравилось, несмотря ни на что. Дорога часто отнимала друзей, знакомых, прочила частые расставания, опасности и горе. Я сталкивалась с разным — хорошим и плохим — но, кажется, хорошего все же было больше. Хотя… Я могу и ошибаться.

Я любила и помнила каждый город, в котором побывала, каждую дорогу, по которой прошла, каждую площадь и каждый дом, в которых пела. Ровно до тех пор, пока не встретила Адама.

Он увидел меня на одном из приемов, в доме градоправителя. Увидел и практически сразу же начал ухаживать. Где осталась моя хваленая интуиция? Почему промолчала в тот раз? Не знаю.

На то, чтобы вскружить мне голову, ему хватило двух месяцев. Он не был первым пытавшимся, но… Но он был исключительно вежлив, невероятно осторожен, необыкновенно предупредителен. Мне льстило внимание молодого симпатичного вампира, льстили его подарки. Я не замечала странностей в его поведении, не заметила безумия, таившегося на дне глаз. Это не была любовь. Простое увлечение, стоившее мне свободы. Глупая девчонка. Глупая, неосмотрительная девчонка! Я иногда все еще злюсь на себя за то, что позволила ситуации выйти из-под моего контроля.

Он окружил меня заботой, комфортом, окружил собой. Гораздо позже я узнала, что Адаму просто нужна была жена. Даже не жена — приложение к статусу. Нечто редкое, нечто необычное, ценное. Такой ценностью стала я. Из хорошей семьи, красивая, с удивительными способностями — Кадиз, какой же бред!

Я не воспринимала его всерьез, точнее не планировала совместное будущее. Меня по-прежнему звали дороги, все еще шептал на ухо ветер. И они однозначно были мне дороже вампира. Но уехать из города все не получалось: то одна причина, то другая, то неожиданно умирала моя лошадь, то просили о последнем выступлении. А дороги звали сильнее с каждым днем, я снова начала задыхаться.

Через суман я попрощалась с Адамом, молча выдержала его упреки и обвинения, прибилась к наемникам и выехала за ворота. Три оборота, а дальше темнота.

В этот же день я стала его женой. Не по собственной воле.

Сам обряд я помню смутно, праздник в его доме тем более, брачная ночь вообще стерлась из моей памяти. Соображать нормально я начала только через два дня.

Недоумение, непонимание, растерянность, ярость. Вампир извинялся, улыбался, просил прощения и говорил, что просто не смог бы без меня жить. Я не верила, я хотела выцарапать ему глаза, и в то же время… В то же время чувствовала себя виноватой. Глупо. Я не была виновата. Разве что в своей наивности.

Он умолял остаться, называл нареченной, целовал руки. Для меня следующие полгода потерялись в дыму дурмана. «Муж» опаивал меня постоянно. Единственное, чем я спасалась — музыкой. Смелла помогала хоть ненадолго избавиться от тумана в голове, когда, конечно, у меня хватало сил. Не помнить, какой сегодня день, не отличать вечер от ночи, ничего не соображать — страшно.

Я заболела, меня рвало, я раздирала себе грудь: организм пытался избавиться от наркотика. Начали лезть волосы, ломаться ногти, я перестала вставать с постели, истончилась кожа, виднелись синие дорожки вен. Из глаз сочилась кровь.

Адам спохватился, и я пошла на поправку, но соображала все еще плохо. Интуиция кричала и корчилась, а я не могла даже залезть на лошадь самостоятельно.

Постепенно я снова начала выходить в свет, иногда пела. И Адам все время находился рядом. Говорил, что травили его конкуренты, убеждал, уговаривал, молил.

Первый серьезный холод, пробежавший по позвоночнику, я почувствовала, когда на одном из вечеров он намекнул на свое недовольство моей профессией. «Мне не нравится, что моя жена привлекает к себе столько внимания, мне не нравится, что моя жена выступает перед публикой. Я деловой человек, дорогая, твое поведение плохо отражается на моей репутации. Складывается чувство, что я не в состоянии обеспечить семью», — сказал он мне, когда мы вернулись домой. Вроде бы ничего страшного, вроде бы никаких угроз… Но меня словно сковало льдом. Я решила, что останусь только до тех пор, пока полностью не поправлюсь. Я начала его бояться.