— Благородный фон Нарбэ-амо, правильно ли я понял, что орден Пастырей отправил на Мезар миссионера?

Андре мысленно поаплодировал капитану. В такой короткий срок, в такой напряженной ситуации, тот умудрился найти превосходное и непротиворечивое объяснение происходящему, а, главное, снять с себя и команды всю ответственность. Орден Пастырей, подумать только. Их миссионер — их проблемы. Уж если они проповедуют даже в Вольных Баронствах, чужакам, которые вообще не знают Господа, то, разумеется, они не могли оставить вниманием Мезар, на котором страдают и умирают в безбожии их грешные овечки.

— На Мезаре есть священник, — подтвердил Андре. — Моя задача спасти его, но он уйдет с планеты только вместе с паствой. Поэтому, капитан Самнанг, давайте думать дальше. Мы нашли помещения для шестисот пятидесяти человек, нужно разместить еще триста девяносто шесть.

— «Сонсарк» садится на планеты, — Март отправил письмо и отвернулся от дуфунга. Он нервничал, с ума сходил от близости и недостижимости цели, и изо всех сил старался взять себя в руки. — Значит, грузовые трюмы защищены так же хорошо, как жилые отсеки. От внешнего воздействия, — он глянул на дуфунг, как будто за эти полминуты мог прийти ответ, — а что там с вентиляцией?

Самнанг покачал головой:

— Недостаточно, чтобы жить, преподобный отец Март. Если мы примем на борт этих… — он не смог сказать «людей», и, прокатив желваки над челюстью, перефразировал вопрос: — если мы примем их на борт, куда нам нужно будет идти, благородный фон Нарбэ-амо? Каков пункт назначения? От сроков зависит, сможем ли мы обеспечить регенерацию кислорода в трюмах.

Вот где пригодилась бы Андре способность фон Нарбэ ориентироваться в космосе, как в собственном доме. Самнанг ведь ждал именно этого, что сейчас ему скажут место назначения и время в пути, а Андре место знал, но даже не представлял, где оно находится. Впрочем… время в пути, да.

— Сроки зависят от преподобного отца Марта.

— Так точно, — Самнанг поклонился. — Раньше нам не приходилось летать со священниками.

Андре сделал Марту знак подойти. Самнангу не нужно было слышать всё, а Марту стоило отвлечься, наконец, от дуфунга. Тот лишь сейчас пискнул сигналом о том, что письмо доставлено на Мезар, так что до ответа Лукаса времени еще предостаточно.

— Чедаш-рум, — он улыбнулся, увидев, как округлились синие глаза. Март, когда с него слетало искусственное самообладание, становился таким трогательным. — Проложи курс и посчитай время в пути, с учетом того, что молиться за нас будешь ты, а не Лукас.

— Не Лукас?

— Мы не знаем, что с ним.

— Так точно, — Март кивнул. Развернулся к Самнангу: — мне нужен навигационный компьютер.

И по тому, как капитан, ничему уже не удивляясь, пригласил Марта пройти на мостик, стало ясно, что дошло дело и до псионического воздействия. Что именно вообразил себе Самнанг, это знали только он сам, и Март, но дышать сразу стало легче. Всем. В первую очередь, самому Самнангу.

«если кто даст обет Господу, или поклянется клятвою, положив зарок на душу свою, то он не должен нарушать слова своего, но должен исполнить все, что вышло из уст его»

Книга Числа (30:3)

Самым трудным оказалось поддерживать порядок. Новости решено было придержать до прилета «Сонсарка», но что-то просочилось, неизвестно как, неизвестно откуда. По Мезару поползли самые дикие слухи. Работа то и дело вставала. В тоннелях вспыхивали драки. Даже хунды как будто с ума посходили, сцеплялись друг с другом, вместо того, чтоб вправлять мозги стаду. За что бились? Что делили? Лха их поймет, никто ведь не знал ничего, а казалось, что уже сейчас выясняют, кто попадет на «Сонсарк», а кто останется умирать в подземельях.

Шрам сказал, что улетят все. Он ненормальный, он просто псих, придурок чокнутый, на всю башку больной святоша. За ним летели, из невесть какой дали, может, даже, из самой Столицы, летели, чтобы его забрать. А он отказался. Или все, или никто. «Ovis». Такое специальное слово на языке церкви. Яман начал понимать его смысл еще на «Сонсарке», а теперь, кажется, понял до конца.

— Ты ж ни хрена не преступник, — сказал он Шраму, когда тот безумный день, наконец, закончился, и они смогли уйти в келью, урвать хоть часа три на сон. — Ты не можешь нарушить закон, я не знаю, как ты здесь оказался, но ты не можешь против закона. А вытаскивать нас — это преступление.

— Я убил женщину.

Шрам был как всегда спокоен, вылущивал из упаковки облатки «Нойра», одну, другую, третью… Яману каждый раз казалось, что он смотрит на подготовку к самоубийству. Десять доз снотворного. Он чуть вслух не сказал: «ее убил не ты». Но прикусил язык. Некоторые тайны должны оставаться тайнами. Например, предстоящее освобождение.

— Думаешь, это делает тебя преступником?

— Я думал, Господь простил мне этот грех. Оказалось, что нет.

— Это с тобой сделал человек, а не Бог, — рявкнул Яман. — Грех… — он искал слова, которые были бы понятны. Они всегда говорили на разных языках, но сейчас на слишком уж разных, а Яман хотел найти общий. Если по-человечески этот бодхисатва понимать не хочет. — грех гордыни. У тебя.

— Ну, еще бы, — ответил Шрам с непонятной интонацией, — ложись-ка ты спать, Яман. Нам эти десять дней придется работать, как никогда в жизни.

И они работали. Задач было две: поддерживать на Мезаре привычный порядок и демонтировать один из генераторов кислорода, чтобы установить его в грузовом трюме «Сонсарка». Второе было плевым делом. Шрам сказал, что генератор требует ремонта, и у техников не возникло ни одного вопроса. А вот первое… Казалось бы, что проще, помалкивай и веди себя как обычно. Они и помалкивали. Но вот вести себя как обычно требовало таких усилий, что усилия сами по себе делали поведение странным. Шрама иногда убить хотелось. Он как раньше походил на храмового идола, так и сейчас. Никакой разницы. Как будто не ему больше всех нужно было выбраться с Мезара. Как будто не он горстями жрал «Нойр», и все равно кричал во сне, и чуть не каждую ночь умирал под завалами.

Ладно. Может быть, дело в том, что его-то все равно не оставят. А может, дело в том, что, в отличие от всех остальных, он сам решает, улетать или нет.

«Сонсарк» приближался. Мезар изо всех сил сохранял видимость того, что ничего не происходит. Сеансы связи происходили как обычно, и Вартай помалкивал о том, что в каждом пакете было письмо на латыни. Вартай, вообще, молчал обо всем, знал немногим больше остальных, но чувствовал себя причастным к чему-то, чего сам не понимал, а поэтому молчал с особой значительностью. Шрам появлялся в аппаратной в разгар рабочей смены, когда вокруг почти не было любопытных глаз. Выслушивал письмо. Диктовал и отправлял ответ.

На «Сонсарке» готовились взять на борт тысячу с лишним каторжан. Как справляться с ними там? Вот вопрос, посерьезней всех нынешних вместе взятых. Никакой работы. Никакого занятия. Сорок дней безделья для тысячи человек, привыкших вкалывать по двенадцать часов в сутки.