Правитель наверняка будет недоволен, решили сугрисы, и отправили скорохода в Шин. Он не смог отъехать на мерес от лагеря из-за снежной бури, и ему пришлось вернуться назад. Та же участь постигла второго, который вдобавок едва не попал на корм волкам, вышедшим из леса на запах крови.

Этот скороход был уже третьим, и он тоже нес весть о том, что правительница Асморанты находится не там, где ей положено быть… и он тоже не смог уехать далеко. Сугрисы все еще считали, что это совпадение. Но почему тогда уже третий вернулся, не пройдя и половины пути?

— Сегодня мы уйдем в Шин, — говорит Инетис. — Если у вас есть какие-то вести, вы сможете передать их через нас. Мы можем забрать с собой здоровых. Остальным уже ничем не помочь.

Сугрисы переглядываются и молчат. Инетис явилась сюда незваной и уйдет незваной, а вместе с ней — ее брат, сын, целительница — шембученка и та странная женщина с темной кожей и мокрыми волосами.

Но она хочет забрать здоровых людей. Я смотрю на нее, но она уставилась вперед и говорит так, словно передает чьи-то слова.

— Пусть они придут к нашей палатке. Мои целители, — она наверняка имеет в виду Цилиолиса и Унну, — осмотрят их. Мы заберем и лекарей, если они захотят. Всех, кто захочет — но только здоровых. Расскажите всем об этом.

Она, наконец, смотрит на меня, но ничего не говорит, и мне тоже нечего ей сказать. Она знает от Унны о том, что мне уже не помочь. И не предлагает выхода.

— Я разрешаю тебе забрать всех тех, кто захочет, — говорю я, и Инетис кивает, словно услышала то, что хотела.

Сугрисы начинают роптать, но я останавливаю их жестом.

— Я разрешаю, — повторяю я. — Наша правительница — единственная, кто обладает силой помочь нам. Мы должны дать людям возможность уйти. Мы здесь отрезаны от остального войска, и нам вряд ли уже справиться самим.

— Но как? — начинает один.

— Давать одним людям надежду… и лишать ее других… — поддерживает другой.

— Я не могу спасти тех, кто уже умер, — говорит Инетис, оглядываясь вокруг. — Зараза проникла в вашу кровь через раны. Те, кто не ранен, еще могут спастись. Я хочу дать им возможность вернуться в войско в составе отряда, который будет защищать Шин. Скоро враг доберется туда. Асморанте понадобится каждый, кто может держать оружие.

Я на мгновение позволяю себе поддаться страху — снова, как в тот первый день войны, которая для меня уже закончена — и подумать о прыти, с которой войска врага продвигаются на север. Всего семь дней — и побережники уже рядом с Шином. Как скоро они доберутся до Асморы? Через чевьский круг, если к тому времени войско не вымрет от принесенного зелеными людьми мора?

Энефрет обещала спасение через два Цветения после рождения ребенка… но прошло всего семь дней, а мы уже почти сдали врагу одну из семи земель от неба до моря и до гор.

— Объявите людям, — говорю я Рыбнадеку, который слушает нас, открыв рот. — Пусть все знают.

Сугрисы не смеют мне перечить, но и не поднимаются с места, когда Инетис уходит так же неожиданно, как и пришла.

Они все получили в том бою раны. Им придется остаться.

Я останусь с ними.

Унна не приходила утром и не помогала лекаркам, но я знаю, что она провела в палатке всю ночь, присматривая за теми, кому Цилиолис и Глея сделали отсечение. Один из них умер к концу ночи, а к полудню я узнал, что из другой палатки вынесли еще шесть бездыханных тел. Нас осталось около десятка в этой палатке, и от стонов и жалоб мне стало так тоскливо, так что я попросил Глею сделать мне повязку и выбрался к сугрисам.

Я думал, что рана будет болеть, что начнется лихорадка, но разум мой ясен и тело не бросает в жар. Вот только пальцы не слушаются и никак не хотят сжиматься вокруг древка друса или рукоятки меча.

Если на нас нападет враг, мне придется или держать оружие левой рукой, или умереть беззащитным. Но, скорее всего, смерть придет за мной раньше. В пустом лагере мы умрем один за другим уже совсем скоро. Я слышу голоса — к палатке Инетис спешат здоровые. Они хотят убраться отсюда поскорее, чтобы не видеть смертей и не чувствовать смрад, исходящий от тлеющих на огне тел. Скоро этот костер потухнет, а разводить новый уже незачем. Кто положит в огонь последнее мертвое тело? Да и кого теперь спасет сожжение?

— Серпетис, ты не можешь пойти с нами, — говорит мне Унна, когда после дневной трапезы у сугрисов я возвращаюсь в палатку. Она уже там, и ее лицо кажется каким-то раздутым из-за слез, которые еще блестят в глазах. — Я говорила с Инетис, но… если в Шин еще не дошла зараза, тебе туда нельзя.

Она накладывает мне новую повязку и смотрит на рану, вокруг которой все расползается холодная чернота. Я не ощущаю прикосновений ее пальцев к этой холодной черной коже. Не ощущаю боли, когда она касается раны. Ничего.

— Зачем ты это делаешь? — спрашиваю я. — Это бесполезно. Оставь лекарства тем, кому они нужны. В Шине они вам понадобятся.

Я не могу ничего поделать с собой — голос звучит резко и почти грубо. Но она слишком близко, и я не могу ничего не чувствовать — не тогда, когда ее лицо так живо напоминает мне о ночи в конюшне, не тогда, когда гибкое тело, спрятанное под теплой одеждой, оказывается так близко к моему

Я смотрю на Инетис, которая носит моего ребенка, и внутри пусто. Я сжимал ее в своих объятьях до боли. Я целовал ее губы, слушал ее сбивающееся дыхание — и сердце мое спокойно бьется в груди, когда она проходит мимо.

Я слышу, как Унна называет мое имя — и кровь вскипает при звуке ее тихого голоса. Она поднимает голову — и я снова вижу взгляд, который в ту ночь заставил меня позабыть обо всем в этом мире.

Но это магия заставила меня ее пожелать, и это чары Энефрет заставили меня поддаться этому желанию. Не страсть и не любовь — ведь мне не нравится это тонкогубое лицо со шрамом, не вызывают похоти эти узкие бедра и плоская грудь, и этот тихий голос, словно боящийся нарушить тишину, совсем не кажется томным. Энефрет создала между нами связь с помощью магии — и только. Но теперь магии нет, и от этих воспоминаний мне нужно избавиться любой ценой.

— Я не теряю надежды, — говорит Унна, и я отвлекаюсь от своих мыслей и вспоминаю о сути нашего короткого разговора.

— Ты не теряешь веры в Энефрет, — поправляю я. — Ведь так? Думаешь, что раз она позволила вам однажды вернуть меня с края смерти, то теперь точно не даст умереть? Я видел ее, я же тебе говорил. Она обещала вернуть Асморанте процветание после этой войны, и она это сделает. Но она не обещала, что я переживу войну, так что у вашего путешествия, как видно, другая цель.

— Мы пришли сюда, чтобы спасти тебя, — говорит она. — Ребенок позвал нас сюда, и я ходила и искала тебя на поле боя, в снегу, среди других тел…

Голос Унны замирает, когда она натыкается на мой взгляд. Уже молча она завязывает узел, поднимается, поднимает таз с грязными повязками. И неожиданно, словно решившись, говорит: