Тарквиний некоторое время смотрел на полыхающий огонь, его широко раскрытые глаза потемнели от горя и страха. Жившая в нем до сих пор слабая надежда на то, что этрусский народ возродится, оказалась ложной. Когда гражданская война закончится, Рим станет еще больше и сильнее и не позволит ничему иному расти в своей тени. И начало этому положит Цезарь. Гаруспик вздохнул, решив было, что увидел и сделал все возможное. Но нет, вспомнил он, сейчас, немедленно, надо признаться во всем Ромулу. Пока не поздно.

Ромул между тем все сильнее тревожился. Нужно было удирать.

— Идем! — крикнул он.

— Ты спрашивал меня, почему я так поспешно покинул Италию, — неожиданно сказал гаруспик.

— Всевышние боги… — пробормотал Ромул. Сначала откровение о том, что он как-то связан с Цезарем, а теперь еще и это. — Потом. Некогда.

— Нет, сейчас, — резко ответил Тарквиний. — Это я убил Руфа Целия.

— Что? — Ромул круто повернулся и уставился на гаруспика.

— Того патриция возле Лупанария.

Услышанное так ошарашило Ромула, что он словно оглох.

— Ты?.. Как?.. — Его голос сорвался.

— Это сделал я, — прошипел Тарквиний. — Я там был, сидел около двери. Ждал его.

Глаза Ромула чуть не вылезли из орбит от изумления. Да, действительно, неподалеку от входа в бордель сидел какой-то человек, закутанный в плащ. Он тогда решил, что это нищий, попрошайка или прокаженный.

— Но когда Целий появился, — продолжал Тарквиний, — вы сцепились с ним. Я хотел было убраться, но ветер сказал мне, что надо действовать как можно быстрее. И я ударил его.

Ромул на мгновение лишился дара речи. Значит, его догадка была верной — затрещина, которую он отвесил скандальному всаднику, не могла убить. Смертельный удар нанес Тарквиний. Ромул одновременно испытывал и глубокую растерянность, и ярость. У него голова пошла кругом от осознания чудовищности этого открытия. Им с Бренном вовсе не нужно было бежать из Италии!

— Зачем?! — выкрикнул он. — Ты только скажи — зачем?

— Целий убил человека, обучившего меня гаруспции. Олиния, моего наставника.

Ромул не слушал его.

— Той ночью ты погубил мою жизнь, — гневно воскликнул он. — А как же Бренн? О нем ты не думал?

Тарквиний ничего не ответил. Его темные глаза были полны печали.

— Одно дело прорицания, — продолжал Ромул в бешенстве. — Твоим словам можно верить, можно не верить. А вот убить человека и переложить вину на невиновного — это уже настоящее вмешательство в чужую жизнь. Митра всемогущий! Ты хоть представлял себе, к чему все это приведет?

— Конечно, — чуть слышно ответил Тарквиний.

— Тогда зачем же ты это сделал?! — кричал Ромул. — Я, наверное, уже заработал бы рудис и отыскал своих родных. И Бренн был бы жив. Будь ты проклят!

— Я глубоко сожалею, — выдавил Тарквиний. Видно было, что овладевшая им печаль глубока и совершенно неподдельна.

— А не маловато ли сожалений, если вспомнить все, что случилось с нами?

— Нужно было давно во всем сознаться.

— Ну и почему же ты этого не сделал? — с горечью в голосе спросил Ромул.

— А как я мог? — ответил Тарквиний. — Стал бы ты держать в друзьях виновника всех своих бед?

Ромул промолчал.

И тут боги отвернулись от них.

За их спинами — совсем близко — послышалась тяжелая поступь идущих в ногу людей. Ромул подбежал к углу и осторожно высунул голову. Улица по которой они пришли, была заполнена приближавшими египетскими войсками. Он злобно выругался. То ли египтяне шли на помощь своим товарищам, сражавшимся на причале, то ли хотели напасть на триремы. Так или иначе, но они, естественно, не подозревая об этом, отрезали путешественникам путь для бегства.

Оставалось два выхода — перебежать по мосту и дальше по Гептастадиону на остров и ждать там своей участи, или попытаться пробраться вдоль берега и отыскать какой-нибудь закоулок, где и отсидеться до окончания битвы. Тарквиний вновь подошел к Ромулу.

Ромул стиснул зубы так, что челюсти заломило. Ему хотелось задушить гаруспика, но сейчас у них не было времени на то, чтобы враждовать.

— Что делать будем?

— Нужно добраться до острова, — ответил Тарквиний. — Там мы сможем в безопасности дождаться рассвета.

Бросив плащи, они повернулись и со всех ног побежали к Гептастадиону, до которого было шагов двести.

Легионеры, охранявшие триремы, заметили их и закричали. Да и нельзя было не заметить двух бегущих людей на пустой пристани при ярком свете маяка. Впрочем, Ромул был уверен — копьем их пока что не достать. Они мчались дальше.

Потом раздались крики сзади — египетские солдаты, выскочившие на причал, тоже заметили их.

Ромул обернулся на бегу и увидел, что некоторые из них тычут пальцами в их сторону.

— Не останавливайся! — рявкнул Тарквиний. — У них найдутся заботы и посерьезнее нас.

Сто шагов.

Ромулу начало казаться, что им удастся проскочить.

А потом он увидел сторожевой пикет — десяток римских легионеров стояли у самого входа на Гептастадион и смотрели на сражение. Он тоже взглянул в ту сторону. Когорты Цезаря прорвали строй египтян и гнали противника по причалу к триремам. Часовые приветствовали успех восторженными криками.

«Митра и Юпитер! — в отчаянии воззвал Ромул. — Позвольте нам пройти незамеченными».

Тарквиний вскинул взгляд к небесам и увидел там нечто такое, отчего его глаза широко раскрылись.

Пятьдесят шагов.

Гравий хрустел под их калигами. Тридцать шагов.

Один из легионеров полуобернулся и пробормотал что-то на ухо товарищу. Он увидел их. Двадцать шагов.

Они уже находились на расстоянии хорошего прицельного броска пилума, и события стали развиваться еще быстрее. Одно копье, свистнув в воздухе, полетело в их сторону, но воткнулось в землю, не причинив никому вреда. За ним последовали сразу пять — тоже мимо. Следующие четыре, брошенные воинами, стремившимися поскорее разделаться с потенциальными врагами, перелетели через головы бегущих.

По два копья у каждого, думал Ромул. Осталось еще десять. Ему захотелось съежиться — кто-кто, а он хорошо знал, что лучшие метатели обычно не расходуют свои пилумы до последнего момента. На таком расстоянии легионеры вряд ли могли промахнуться. И они метнут копья, прежде чем Ромул и Тарквиний успеют вынуть гладиусы и атаковать их. Просто не дадут это сделать.

Тарквиний сообразил это одновременно с ним.

— Стойте, глупцы! — крикнул он по-латыни. — Мы римляне. — Он остановился и поднял руки. Ромул поспешно последовал его примеру.

К счастью, больше ни один пилум не полетел в их сторону. Часовые, держа мечи и щиты наготове, кинулись к ним. Командовал ими немолодой, но еще и не старый оптион. Через считаные мгновения друзей окружила стена щитов, между которыми угрожающе торчали острия гладиусов. Люди с суровыми небритыми лицами настороженно рассматривали незнакомцев.