Бородин стоял в углу запертого на ключ кабинета-бокса и мучительно размышлял о своем незавидном положении: «Итак, можно с уверенностью констатировать, что миссия Исаака Леонидовича Киршмана провалилась. Видимо, не зря я сомневался в этом человеке — не подходил он даже для такого не слишком сложного задания. Это не его брат Моисей, который обладал куда более решительным характером и осмотрительностью. Не случайно, видимо, он и на свет появился первым — вылез из мамки на пару минут раньше своего брата. Эх, Исаак Леонидович, что же вы наделали? Кстати, что с ним стало? Если бы он был где-то поблизости, то его наверняка свели бы со мной для очной ставки, чтобы не городить огород с моими пальчиками. Но его здесь нет. Тогда где он? В Риге? Но оттуда лету всего два часа. В больнице — лежит в коме? Или, может быть, в морге? Но если он погиб, то каким образом? Был убит при попытке к бегству? Или покончил с собой? Если это так, то я снимаю перед вами шляпу, Исаак Леонидович, и прошу у вас прощения. Ваша возможная смерть перевешивает любые ваши прегрешения».

Подумав об этом, Бородин подошел к столу и, присев на стул, достал из внутреннего кармана пиджака пачку сигарет «Мальборо». Сам он никогда не курил, но сигареты постоянно носил с собой с конкретной целью — иногда они помогали ему завязать разговор с интересующими его людьми. Но теперь они пригодились ему для другого — помогали думать. Высыпав сигареты на стол, Бородин принялся сооружать из них некое подобие домика, громоздя одну сигарету на другую. Громоздил, а сам в это время продолжал размышлять о создавшейся ситуации:

«Мои пальчики на папке остались тогда, когда я передавал ее Киршману в Саду имени Баумана. В тот момент я и подумать не мог, что миссия Исаака Леонидовича может закончиться провалом. Ведь о ней никто не мог знать. Никто, кроме… Шухрата Ибраева. Вот и чекисты вчера на концерте «Спэйс» тоже объявились не случайно. Неужели ему все-таки сумели развязать язык? Что же с ним для этого проделали, если даже такой человек-кремень сломался? Может, воспользовались ситуацией с его беременной женой? Или проделали нечто иное? Впрочем, какая теперь разница, если мои пальчики на папке потянут меня на дно ровно через — и Бородин взглянул на свои часы — один час сорок минут. Если, конечно, за это время я не сумею найти достойного оправдания. Как же его найти?».

В этот миг монументальная конструкция из сигарет, воздвигнутая Бородиным на столе, развалилась. И он принялся сооружать ее снова, попутно продолжая свои размышления:

«Надо в подробностях припомнить, что происходило со мной в те несколько дней до отъезда Киршмана в Ригу. Может, в этих подробностях я сумею найти зацепку для своего оправдания. Но зацепка должна быть убойная, поскольку здесь не дураки сидят — они в туфту не поверят. Их на мякине не проведешь и за понюшку табака не купишь. Ведь на меня не кто-нибудь, а сам главный контрразведчик Григорий Федорович Григоренко «наехал». А это человек легендарный — с достойной биографией. Впрочем, стоп!..»

В этом месте Бородин буквально оцепенел, поймав себя на том, что ему в голову внезапно пришла мысль, которая может быть той самой соломинкой, за которую хватается утопающий. Он даже прекратил мастерить конструкцию из сигарет и, встав со стула, принялся размеренно ходить по кабинету, продолжая размышлять уже на ходу:

«А ведь до Григоренко я сам кое на кого наехал. Причем не в фигуральном виде, а в самом что ни на есть настоящем. Было это, если мне не изменяет память, как раз за день до нашей встречи с Киршманом в Саду имени Баумана. Я в тот вечер должен был встретиться с Цинёвым на Минском шоссе, поэтому торопился с работы домой — надо было переодеться и изменить внешность. Я ехал по Китайскому проезду и поворачивал на Москворецкую набережную у гостиницы «Россия». И тут на дорогу, напротив церквушки, прямо мне под колеса, выбежал пожилой мужчина. Я едва успел затормозить, но правым бампером все-таки слегка задел бедолагу. Он упал, я выскочил из автомобиля и бросился к нему на помощь. К счастью, все обошлось — бедняга даже царапины не заработал, отделавшись лишь дыркой на левой брючине. К нам подошел гаишник, дежуривший возле гостиницы. Я в это время помогал пострадавшему собирать его вещи на асфальте. У него в руках был чемодан-дипломат, который после падения открылся. Вещей было немного, какая-то мелочевка. Но почему бы среди них не оказаться кожаной папке? Тем более, что милиционер подошел уже в самом конце и видеть всех вещей никак не мог. Точно — у пострадавшего была папка! Я ее поднял с асфальта и положил в дипломат. После чего гаишник объяснил пострадавшему правила уличного движения: дескать, негоже перебегать улицу в неположенном месте. Милиционер, как мне помнится, молодой парень лет двадцати пяти, причем он слегка картавил. Именно так — у него была слабая дислалия. Я еще подумал, что картавь он сильнее, и не видать бы ему службы в органах. Он взглянул на мои документы, отдал честь и отпустил с богом. Если понадобится, то найти этого парня не составит большого труда. А вот пострадавшего уже не найдешь — он упорхнул, даже не представившись и не показав стражу порядка своих документов. Слава богу, что милиционер не стал его мурыжить, пойдя навстречу его пожилому возрасту. Поэтому скажем этому незнакомцу огромное спасибо. Если бы не он, то шансов выбраться отсюда у меня не было бы никаких».

Головин снова уселся на стул и, уже ни на что не отвлекаясь, вновь начал создавать из сигарет одному ему понятную конструкцию. До прихода главного контрразведчика оставалось чуть больше часа.

Старейший сотрудник английского Форин-офиса Милфорд Солсбери стоял в одном из залов сокровищницы замка Хофбург (бывшей зимней резиденции австрийских Габсбургов) и разглядывал главную достопримечательность — святой артефакт христиан Копье Судьбы. Согласно Евангелию от Иоанна, именно это копье римский воин Лонгин вонзил в подреберье Иисуса Христа, распятого на кресте. Рядом с Солсбери остановился мужчина примерно одного с ним возраста в строгом двубортном костюме и вслух, на чистейшем английском, произнес строки из Евангелия от Иоанна:

— Но, придя к Иисусу, как увидели его уже умершим, не перебили у него голеней…

А закончил эту строку уже Солсбери:

— … но один из воинов копьем пронзил ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода.

Это был пароль, с помощью которого его обладатели узнали друг друга. После этого англичанин, не поворачивая головы к незнакомцу, спросил:

— Как мне вас называть?

— Зовите меня генерал Волков, — ответил мужчина, явно назвав не подлинное свое имя.

После этого они оба двинулись к выходу из сокровищницы.

Выйдя на улицу со стороны Национальной библиотеки, они двинулись по площади святого Иосифа к церкви августинцев.

— Давно не бывали в Вене? — первым возобновил разговор англичанин.