– Давай-ка мы сначала отмоем тебе лицо. Потом я осмотрю твой нос и руку. А пока я этим занимаюсь, расскажу тебе все, что знаю.

Элида кивнула, глядя не на него, а на реку.

Лоркан осторожно сжал ей подбородок и развернул лицом к себе. На него смотрели испуганные глаза, утратившие всякую надежду. Лоркан осторожно смахнул слезинку с ее ресницы.

– Элида, я дал обещание тебя защищать. И я его не нарушу.

Она попыталась вырваться. Тогда Лоркан чуть сильнее сжал ее подбородок.

– Я всегда тебя разыщу.

Лоркан видел, как дрогнула ее шея.

– Обещаю, – добавил он.

Элида думала над каждым словом Лоркана, пока он обмывал ей лицо и накладывал повязку на руку. Потом он правил ей нос. Все длилось секунды, но она чуть не задохнулась от боли.

Ключи Вэрда. Врата Вэрда.

У Аэлины уже был один Ключ Вэрда, и она стремилась найти два других.

Элида существенно облегчит поиски, передав королеве Ключ от Кальтэны. Два Ключа против одного. Возможно, они сумеют победить в этой войне.

Элида не представляла, как Аэлина сумеет задействовать Ключи и не погибнуть сама. Но… королеве виднее. Пусть у Эравана целые полки чудовищ… Если у Аэлины окажутся два Ключа…

О Маноне Элида старалась не думать. Почему она должна верить Варнону? Он же соврал про Лоркана. Вполне и про Манону мог соврать, чтобы сломить ее сопротивление. Возможно, Манона спаслась.

Элида решила: она не поверит в гибель ведьмы, пока не получит доказательств. Пока весь мир не заявит ей громогласно, что главнокомандующей больше нет.

Лоркан сказал, что ее доспехи нужно вымыть, и предложил свою рубашку. Элида не спорила. Переодевшись, она легла на койку. Болела перевязанная рука. Нос тоже болел. Лоркан сказал, что от удара о железный край у нее может появиться синяк. Но ее мысли текли на удивление ясно.

Когда Элида выбралась из каюты, Лоркан по-прежнему стоял на носу барки, отталкиваясь шестом от илистого дна.

– Я убила этих тварей, – подойдя к нему, сказала Элида.

– Ты замечательно с ними расправилась.

– Мне их совсем не жалко.

Темные, бездонные глаза Лоркана обратились к ней.

– А это хорошо.

То, что она сказала потом… Элида сама не понимала, зачем она это говорит, откуда у нее такая потребность или желание. Да и ее действия были не менее странными. Встав на цыпочки, она поцеловала его колючую щетинистую щеку и сказала:

– И я, Лоркан, всегда тебя разыщу.

Она чувствовала на себе его взгляд, пока шла в каюту. И потом, когда забиралась на койку.

Когда Элида проснулась, рядом с койкой лежала целая стопка чистых белых лоскутов. Еще вчера они были рубашкой Лоркана, которую он выстирал, высушил и разрезал для надобностей Элиды.

Побережье Эйлуэ было охвачено огнем.

Третий день подряд – сплошные пожары. Некоторые деревни еще горели, другие успели превратиться в дотлевающие пепелища. И в каждой Аэлина и Рован делали все, чтобы погасить огонь.

Ровану было проще. Обернувшись ястребом, он улетал к берегу. Аэлина оставалась на корабле. Из соображений безопасности было решено держаться подальше от суши. Это бесило Аэлину. Ей оставалось лишь посылать потоки своей магической силы и тушить пожары на расстоянии.

К концу третьего дня она изнемогала от жажды. Вода, выпиваемая в огромных количествах, приносила лишь минутное облегчение. Губы у нее потрескались и начали шелушиться.

Рован трижды летал на берег, спрашивая, кто наслал огонь, и всякий раз получал один и тот же ответ: это случилось ночью. На небе появлялась плотная завеса тьмы, закрывая собой звезды. Оттуда сыпались огненные стрелы. Их никто не замечал, пока они не падали на крыши или во дворы.

Темнота. Огненные стрелы. Силы Эравана атаковали деревню за деревней и… бесследно исчезали.

И ничего, что говорило бы о приближении армады Маэвы.

Рован и Лисандра часами летали над берегом, высматривая признаки вражеских сил, и… тоже ничего.

Уцелевшие жители сожженных деревень говорили, что на них напали призраки. Призраки их непогребенных мертвецов, явившиеся из далеких земель, дабы наказать забывчивых.

Россказни о призраках сменились еще более нелепыми слухами: якобы это Аэлина Галатиния самолично сжигает деревни, мстя Эйлуэ за то, что десять лет назад отсюда не послали помощь ее королевству.

Изможденные, перепуганные люди не верили Ровану, когда он пробовал объяснять, что Аэлина, наоборот, гасит пожары и что не в ее правилах мстить невиновным.

Рован понимал: кто-то умело распускает эти слухи. Он советовал Аэлине не придавать им значения и даже не стараться вникать. Она пыталась следовать его советам.

Однажды, вернувшись с берега, Рован наклонился и поцеловал шею Аэлины. Его палец застыл на ее ладони, там, где был шрам. Аэлина поняла: Рован получил ответ на вопрос, заставивший его этим утром спешно вернуться на корабль. Нет, она не носила в себе его ребенка.

Их первый и единственный разговор о детях произошел на минувшей неделе. После близости, когда вспотевшая Аэлина, тяжело дыша, легла рядом, Рован спросил, принимает ли она особое снадобье, чтобы не беременеть. Аэлина коротко ответила, что нет. Рован замер. Похоже, он ждал более подробных объяснений. Тогда она сказала: если бóльшая часть ее крови – фэйская, унаследованная по линии Мэбы, значит ей, как многим фэйским женщинам, передались трудности с зачатием детей. Но если ей выпадет хоть один шанс продолжить террасенскую династию, она ни в коем случае не станет противиться. Пусть сейчас не самое подходящее время. Просто судьба может не дать ей другого шанса… Зеленые глаза Рована сделались отрешенными, но он кивнул, поцеловав ее в плечо. Аэлина сочла разговор оконченным.

Ей не хватало решимости спросить, хочет ли Рован быть отцом ее детей и хочет ли он детей вообще после того, что случилось с Лирией.

Рован снова улетел на берег тушить пожары. А в те минуты, что они находились вместе, ей тоже не хватило решимости объяснить, почему вдруг в то утро ее выворачивало наизнанку.

Три минувших дня слились воедино: комок событий, подернутых дымкой. С тех пор как она услышала слова Фенриса: «Цена союза с Маэвой не имеет названия», все слилось в странный комок из дыма, пламени, волн и солнца.

Но к концу третьего дня Аэлина снова отбросила эти мысли. С сопровождающего корабля подавали сигнал: они становятся на якорь.

Ее лоб блестел от пота. Пересохший язык отказывался ворочаться. Но Аэлина, забыв про жажду и усталость, всматривалась в открывающийся берег.

Небо затянули облака. Вдаль, на сколько видел глаз, уходила заболоченная равнина. На кочках росли травы цвета заплесневелой зелени и высохших костей. Между этими островками жизни в небо глядела серая гладь воды. И повсюду, будто руки и ноги наспех похороненных мертвецов, торчали… развалины. Внушительные, сильно обветшалые развалины некогда прекрасного города, стоявшего на месте этой унылой равнины.