– Некоторые могут. В основном Синекровные.

– А ведьмы других кланов?

– Говорят, что для древних прошлое, настоящее и будущее слиты воедино.

Мотая головой, Аэлина пошла к лестнице, намереваясь спуститься вниз. Рован вспорхнул со снастей, еще на лету вернув себе фэйский облик. Едва взглянув на всех, кто был на палубе, он поспешил за Аэлиной.

– Что все это значит? – теперь уже спросил недоумевающий Фенрис.

– Древние, – задумчиво произнес Дорин. – Такие как Бэба Желтоногая.

Пальцы Маноны коснулись ключицы – того места, где у Аэлины белели шрамы, оставленные ногтями Желтоногой.

– Прошлой зимой она побывала в вашем замке, – сказала Дорину Манона. – Приезжала под видом балаганной предсказательницы.

– И что такого она сказала? – спросил Эдион.

Дорин вспомнил: генерал знал об этом визите. Он сам признавался, что всегда следил за ведьмами и вообще за всеми, кто обладал особыми силами.

Манона прищурилась на генерала:

– Бэба была настоящей предсказательницей. Очень сильной. Не удивлюсь, если она сразу же узнала, что перед нею – террасенская королева. Бэба увидела будущие события и решила подороже продать сведения о них.

Дорину понадобилась вся сила воли, чтобы не вздрогнуть от воспоминаний. Аэлина убила Бэбу Желтоногую, когда та пригрозила продать его тайны. Она и не догадывалась, что откровения ведьмы угрожают и ей.

– Бэба ничего не сказала бы Аэлине напрямую. Только туманные намеки. Но королеве хотелось простых и ясных ответов. Учитывая ее взрывной характер… дальше понятно.

Манона выразительно посмотрела на дверь, за которой скрылась Аэлина.

На палубе стало тихо. Молчание сохранялось и во время завтрака – холодной вчерашней каши. Возможно, корабельному повару было не до того. А возможно, его самого не было в живых.

Аэлина заперлась в отхожем месте. Судя по звукам, доносящимся оттуда, ее выворачивало.

– Аэлина, – тихо, но настойчиво позвал Рован.

Ответом ему был шумный вздох, затем рыгание и… ее нутро исторгло новую порцию.

– Аэлина! – теперь уже прорычал Рован, подумывая, не рвануть ли дверь.

Ему вспомнились ее недавние слова: «Веди себя как принц».

– Мне нехорошо, – донеслось из-за двери. – Мог бы и сам догадаться.

Голос был совершенно неживым. Давно, очень давно Рован не слышал у нее таких интонаций.

– Вот я и догадался, – как можно спокойнее произнес он. – Впусти меня. Я тебе помогу.

– Не хочу, чтобы ты видел меня в таком состоянии.

– Однажды я видел, как ты обмочилась. Вид блевотины меня тоже не испугает. Тем более что я видел и это.

«Подожду еще немного, а потом просто сломаю замок», – решил Рован.

– Погоди еще немного, – послышалось с другой стороны.

– Скажи, чем тебя так задели слова Фенриса? – спросил он, поскольку слышал весь разговор на палубе.

Аэлина не отвечала. Она словно загоняла обратно что-то ужасное, вырвавшееся наружу после слов фэйского воина. Ей, как маленькой, хотелось спрятать это подальше, так чтобы не видеть, не вспоминать и никому не рассказывать. Даже Ровану.

– Аэлина…

Скрипнул отодвигаемый засов.

Лицо у нее было землистого цвета, глаза – воспаленными.

– Я хочу поговорить с Лисандрой, – дрогнувшим голосом объявила она.

Рован посмотрел на ведро (наполовину полное), затем на обескровленные губы Аэлины и ее лоб, густо покрытый потом.

У него сжалось сердце, когда он подумал, что… она сказала правду. Ей действительно нехорошо. Но в чем причина? Рован пытался определить причину по запаху Аэлины, однако ему очень мешало зловоние блевотины и вездесущий запах морской воды.

Прогнав тревожные мысли, Рован молча ушел.

Лисандра вернулась в человеческое обличье и сейчас уплетала холодную водянистую кашу. Рован передал ей просьбу Аэлины. Лисандра молча отправилась к королеве.

Он снова превратился в ястреба и поднялся так высоко, что корабль выглядел маленьким пятнышком, покачивающимся на морских волнах. Ветер приятно обдувал оперение, но на сердце у Рована по-прежнему было очень тревожно.

Возможно, им грозит какая-то опасность. Он проведет тщательную разведку и только потом вернется на корабль и расспросит Аэлину. Рован поймал себя на мысли, что может оказаться неготовым услышать ее ответы.

Появился берег. Изумрудные и золотистые поля и луга, густо изрезанные большими и малыми реками. Широкая полоса побережья.

Но не только свет солнца освещал эту землю, такую мирную и безмятежную с высоты. Там, где стояли рыбачьи деревушки… полыхал огонь. Горящие селения исчислялись десятками.

Острый слух Рована ловил встревоженные крики матросов с его и двух других кораблей. Берега на горизонте были густо затянуты дымом.

Эйлуэ. Королевство было охвачено пожарами.

Элида не разговаривала с Лорканом целых три дня.

Она была готова молчать еще три дня, а может, даже три месяца, если бы жизненная необходимость не заставила ее прервать это ненавистное молчание.

У нее подоспели месячные, а поскольку весь прошедший месяц она ела регулярно и досыта, жалкие капельки крови, с которыми она легко справлялась в крепости, превратились в настоящий поток. Он-то сегодня и разбудил Элиду ни свет ни заря.

Соскочив с узкой койки, она помчалась в крохотное отхожее место, где обыскала все углы, но не нашла ни тряпочки. Разумеется, женщины на этой барке никогда не плавали. Элиде не оставалось иного, как разорвать на лоскуты вышитую скатерть. К тому времени, когда она более или менее справилась с внезапным «потопом», Лоркан успел проснуться и стоял с шестом, направляя лодку на середину реки.

– Мне нужны тряпки, – без обиняков заявила она Лоркану.

– От тебя и сейчас вовсю пахнет кровью.

– Учти: это продлится еще несколько дней и запах будет только усиливаться. Потому мне и нужны тряпки, причем немедленно.

Лоркан, стоявший на носу барки, повернулся к Элиде, принюхался. Ее лицо пылало, живот сводили судороги.

– Доберемся до следующего городишки, там и остановимся.

– Когда это будет?

– К вечеру, – ответил Лоркан, вспомнив, что она не разбирается в картах.

Все эти дни они проплывали мимо городишек и селений, питаясь рыбой, которую ловил Лоркан. Элиду злила собственная беспомощность; на второй день она, приглядываясь к действиям Лоркана, тоже стала удить и выловила жирного угря. Правда, отрезать угрю голову, чистить и готовить улов все равно пришлось фэйскому воину, но Элида хотя бы не ощущала себя дармоедкой.