— Кто он? — повторила вопрос Кейт.

— Он был зол, — добавила девушка зловещим тоном, хотя губы ее, как ни странно, скривились в хитрой усмешке. — Он был сердит на меня, потому что я не послушалась его указаний.

— О, вижу, это долгая история, — сказала Кейт, глядя, как на ковер в ее столовой с руки девушки падают капли крови. — Может, нам стоит перейти в другую комнату? Присядем вместе, поговорим… Я даже могу развести огонь в камине, чтобы ты согрелась. Что ты на это скажешь?

Она готова на что угодно, лишь бы отвлечь Эйнджи от ножа. Отвести ее подальше от одного телефона, но ближе к другому, чтобы при случае можно было позвонить. Совмещенный с факсом телефон в подвале имел специальную кнопку для вызова экстренной помощи. Если удастся усадить девушку на диван, сама Кейт сможет устроиться на столе, чтобы быстро снять трубку и нажать кнопку. По идее, план должен сработать. В любом случае это лучше, чем наблюдать, как Эйнджи на ее глазах истечет кровью.

— У меня замерзли ноги.

— Давай перейдем в другую комнату, — предложила Кейт — Там ты сможешь снять мокрые ботинки.

Эйнджи с прищуром посмотрела на нее, затем поднесла окровавленную руку ко рту и слизнула кровь.

— Вы идите первой, — сказала она.

Прекрасно, подумала Кейт. Идти впереди психопатки с ножом в руках, возможно, прямо в объятия поджидающему ее серийному убийце.

Тем не менее она направилась в сторону кабинета, боком, не спуская одного глаза с Эйнджи, вторым глядя вперед, и все время продолжала разговаривать. Эйнджи сжимала в руке нож, готовая в любую минуту пустить его в ход. Она шла, слегка согнувшись и прижав вторую руку к животу, как будто ей было больно.

— Скажи, это Грег Эрскин обидел тебя? — спросила Кейт, — Ведь там, в ванной комнате, я видела кровь.

Эйнджи непонимающе заморгала.

— Я была в Зоне.

— Я не знаю, что это значит.

— Откуда вам знать.

Кейт вошла в кабинет.

— Садись, — она махнула рукой в сторону кушетки, на которой они с Куинном совсем недавно занимались любовью. — Я сейчас разведу огонь.

Кейт подумала, что при случае сможет воспользоваться кочергой, однако сразу же отбросила эту идею. Чем прибегать к откровенному насилию, лучше попробовать вырвать из рук Эйнджи нож — по ряду причин и не в последнюю очередь учитывая психическое состояние девушки.

Девушка забилась в самый угол кушетки и кончиком ножа принялась размазывать капли крови по джинсам.

— Скажи, кто душил тебя, — спросила тем временем Кейт, подходя к столу. Ей пришел факс. Вместо телефонного звонка, на который она не ответила.

— Знакомый одной моей знакомой.

— В таком случае тебе нужно осторожнее выбирать знакомых, — не спуская глаз с факса — газетной статьи из Милуоки, — Кейт бедром опустилась на письменный стол. — А ты лично с ним знакома?

— Знакома, — ответила девушка, глядя на языки пламени. — Вы тоже.

Кейт ее почти не услышала. Взгляд был прикован к факсу, который ей перенаправила секретарь отдела, приписав от руки: «Я подумала, что вам нужно срочно это увидеть». Статья, датированная 21 января 1996 года. Заголовок гласил: «С сестер снято обвинение в сожжении собственных родителей». Текст сопровождали две зернистые, низкого качества фотографии, окончательно испоганенные факсом. Но даже несмотря на это, Кейт сумела опознать девичье личико справа: Эйнджи Ди Марко.

Питер сидел в спальне, в кресле у окна, обхватив черную матерчатую сумку, которая лежала у него на коленях. На нем была та же самая одежда, что и ночью, — черные брюки и свитер. Брюки все в грязи. На свитер его вырвало. Вокруг омерзительным облаком витали запахи рвоты и пота, но ему было все равно. Не хотелось ни в душ, ни переодеться.

Он подумал о том, что наверняка бледен. Ощущение такое, будто кровь покинула тело. А то, что бежало сейчас по его жилам, — не кровь, а скорее кислота вины, и она жгла его, жгла… Он представил, как она заживо разъедает его изнутри, как сжигает внутренности и кости, как тело превращается в прах.

Эдвин пришел, чтобы сообщить ему об аресте охранника, Ванлиса, и застал в музыкальной комнате, где в тот момент Питер монтировкой громил рояль. Эдвин позвал Лукаса. Психотерапевт приехал с черным чемоданчиком, полным шприцев и пузырьков.

Питер отказался от укола, не хотелось заглушать терзающую его боль. Он большую часть жизни прожил, не чувствуя ничего, игнорируя жизни окружающих людей. Возможно, если бы он чуть раньше сбросил с себя этот панцирь бесчувственности, ничего бы из этого не произошло. И вот теперь его изнутри терзает боль раскаяния…

Питер посмотрел в окно. Ковач уперся носом своей машины в бампер Ноблу, затем дал задний ход и развернулся. Слава богу, Джон Куинн уезжает. Увидев это, некая часть его «я» испытала облегчение. Другая — погрузилась в отчаяние.

Он слышал разговор по ту сторону двери. Как Нобл и Брандт, спасая его, лгали, изворачивались, искали какие-то предлоги. Куинн спросил их, что называется, в лоб: кого они пытаются выгородить, его или себя?

Время шло, а он все продолжал сидеть в кресле, вспоминая, заново переживая всю жизнь от самого рождения Джиллиан, заново перебирая в памяти все сделанные за это время ошибки, вплоть до этого мгновения. Он посмотрел в окно и не увидел микроавтобусов телевизионщиков, не увидел репортеров, ожидающих, когда он выйдет навстречу; когда пусть всего пару слов бросит в ответ на их вопросы.

Питер прижал к себе черную матерчатую сумку и слегка покачался из стороны в сторону. Наконец принял решение — единственное, какое имело смысл.

Он посмотрел на часы и принялся ждать.

Кейт смотрела на факс, чувствуя, как все внутри похолодело. Глаза автоматически выискивали в тексте ключевые слова: сгорели заживо, мать, отчим, пьянство, наркотики, приводы в полицию, домашнее насилие.

— Что с вами? — спросила Эйнджи.

— Ничего, — машинально ответила Кейт, заставляя оторвать глаза от статьи. — Просто закружилась голова.

— Я уж испугалась, что вы погрузились в Зону, — сказала Эйнджи с улыбкой эльфа. — Вот это был бы прикол!

— Не знаю. И какая она, эта Зона?

Улыбки как не бывало.

— Пустая и темная. Она поглощает тебя целиком, и ты уже не знаешь, выберешься ли когда-нибудь или нет. Потому что за тобой уже никто не придет, — пояснила Эйнджи, и взгляд ее снова сделался тусклым. Нет, не стеклянным, а именно тусклым, полным страха и боли — что даже к лучшему. Ведь это значит, что еще не все потеряно, ее еще можно спасти. Что бы там ни случилось в детстве — что-то страшное, завершившееся смертью родителей, — в ее душе сохранились крупицы человеческого, даже после того, как она прошла через «подвал дьявола», или кто он там на самом деле.

— Но иногда там даже безопасно, — негромко добавила девушка, глядя на тонкие ручейки крови, стекающие с запястья по ее левой руке. — Иногда там можно спрятаться, если хватит смелости.