Из соседней комнаты вышел член Военного Совета фронта Н. А. Булганин.

Заметив возбужденное состояние маршалов, он спросил:

— Что у вас тут происходит?

— Спроси у него, — кивнул Жуков, продолжая мерить комнату тяжелыми шагами.

— Я принял личное решение о прекращении наступления! — Рокоссовский глянул на Булганина и затянулся папиросой.

— Доложи об этом Верховному Главнокомандующему. — Жуков посмотрел на Рокоссовского: будет звонить или нет? Командующий фронтом тут же связался по ВЧ с Верховным и доложил о своем решении.

— Что заставило вас это сделать?

— На стороне противника, товарищ Сталин, все преимущества, — говорил возбужденно Рокоссовский, демонстративно отвернувшись от Жукова. — Не один десяток хорошо укрепленных и защищенных позиций, господствующая местность, неограниченное количество боеприпасов. Я лично сам убедился, что гитлеровцев в настоящее время невозможно оттуда выбить. Только зря теряем людей.

— Я подумаю и позвоню.

Через несколько минут Сталин позвонил и согласился с решением командующего фронтом и предложил прислать свои соображения об использовании войск фронта в дальнейшем.

После перехода к обороне войска фронта закрепились на занимаемых плацдармах (пултусском, пулавском, магнушефском, наревском). Теперь они являлись трамплином для броска войск на территорию Германии.

В первой половине октября дружный коллектив штаба фронта; с которым Рокоссовский прошел всю войну, приступил к отработке элементов новой грандиозной фронтовой операции. Ее замысел распространялся и на Берлин.

Рокоссовский на первом этапе операции предполагал нанести главный удар с пулавского плацдарма на Нареве в обход Варшавы с севера, а с плацдармов южнее столицы Польши — в направлении на Познань.

6

В начале ноября исподволь нахлынули затяжные дожди, нередко переходившие в снег. Захлебывались от мутных потоков ручьи и реки, размякли дороги. Но через несколько дней из розовых облаков начало проглядывать чистое, словно заново вымытое голубое небо. Наступили погожие, прохладные и светлые дни. По утрам подмораживало, а днем еще припекало солнце.

В один из таких дней Рокоссовский посетил пулавский плацдарм на Нареве, занимаемый армией генерала Колпакчи. С ним они были знакомы по Белорусскому военному округу еще в 1930–1931 годах. Когда Рокоссовский командовал дивизией, Колпакчи был начальником штаба корпуса. Они более суток отрабатывали различные варианты действий 69-й армии с пулавского плацдарма.

Завершив работу, они пили чай на КП армии и не могли оторваться от мыслей о будущих операциях.

— Представляешь, Владимир Яковлевич, теперь нам нет необходимости брать Варшаву в лоб, — сказал маршал. — Мы ее обойдем с севера и юга и заставим гитлеровцев капитулировать. После Сталинграда и операции «Багратион» они боятся окружения, как огня. Вот только не подвели бы дороги.

— Мы, по-моему, неплохо изучили маршруты движения танков, — Колпакчи смотрел на командующего фронтом темными пронзительными глазами. — Немцы поддерживали дороги в довольно-таки приличном состоянии.

— А воронки от бомб?

— Обочины хорошие, воронки можно обойти. Наш удар должен быть быстрым и сильным.

— Давно ли это было? — произнес Рокоссовский, размешивая кусочки сахара в чашке. — Помнишь, Владимир Яковлевич, первый год войны.

— Такое не забудешь по гроб жизни, — поджал губы Колпакчи. — Зато теперь поддаем фашистам и в хвост и в гриву. Скоро, думаю, доберемся и до их логова — Берлина. Ведь он находится в полосе наступления 1-го Белорусского фронта.

— Да, — проговорил Рокоссовский и подошел к карте. — У меня есть соображения, как его взять с наименьшими потерями.

— Наполеон сказал: «На войне выпадает лишь один благоприятный момент. Гений пользуется им», — улыбнулся Колпакчи.

— Люблю остряков, но не уважаю подхалимов, — сказал добродушно Рокоссовский, отпивая чай.

— Константин Константинович, ну, а если серьезно?

— Если серьезно, то брать в лоб Берлин я бы не стал, — маршал повернулся и посмотрел на собеседника, который следил за указкой командующего фронтом. — Фанатики фашисты, без сомнения, будут драться не на жизнь, а на смерть. В полосе наступления нашего фронта противник располагает очень сильно укрепленными полосами глубоко эшелонированной обороны. Поэтому основой будущей операции должно быть окружение берлинской группировки противника, ее расчленение и уничтожение по частям.

— Ей-богу, здорово!

— В данной обстановке — это просто логично. — Командующий фронтом вышел из-за стола. — Но до этого еще далеко.

Они вышли во двор, где стояла машина Рокоссовского. На лице провожавшего его Колпакчи застыло выражение благодарности и признательности.

Когда Рокоссовский уехал, Колпакчи, провоевавшему всю войну, командовавшему пятью армиями на различных участках фронта, пришло в голову, что он встречал на своем пути три категории командующих фронтами — напористые и грубые, не терпящие возражений; суетящиеся и крикливые, но не державшие обиды на людей; и спокойные, культурные, рассудительные и уверенные в себе.

«К последним можно отнести только Рокоссовского, — подумал Колпакчи, — да, пожалуй, и Черняховского».

1

За сутки до заседания Ставки Сталин приехал в свой кремлевский кабинет раньше обычного. Еще не было и десяти часов, а он уже ходил по кабинету и раскуривал трубку, стараясь отогнать усталость. Но она не проходила. Видимо, сказывались многодневное напряжение и недосыпание. Он много думал о последнем этапе войны. Факт остается фактом — она подходит к концу и ее надо закончить достойно. Именно он, Сталин, должен сыграть здесь решающую роль… В его гениальности должен лишний раз убедиться не только народ его страны, но и весь мир. Решающая роль в разгроме фашизма принадлежит ему, Сталину.

Он попросил подать чаю и, выпив одну чашку, поднес белый платок к усам, легким движением вытер их. Озабоченный своими мыслями, он снова начал ходить по кабинету, глубоко затягиваясь и выпуская клубы дыма.

Сталин вдруг остановился посередине кабинета, прищурив глаза, улыбнулся своим мыслям — решение было найдено. Он положил трубку на край пепельницы и сел за стол.

Вскоре в кабинет зашел Ворошилов.

— С чем пожаловал, Клим? — спросил Сталин, подняв голову от бумаг. — Садись.

— Перед заседанием Ставки хочу внести одно дельное предложение.

— Давно от тебя не поступало дельных предложений, — усмехнулся Сталин, удовлетворенный тем, что после минут утомительного размышления появился собеседник, с которым можно вслух поделиться кое-какими мыслями. Он набил трубку табаком, затем устремил глубоко посаженные глаза на Ворошилова. — Ты знаком с планом операции по окончательному разгрому врага?