Словом, договор продемонстрировал явное поражение Советской России в той Гражданской войне, которая шла в Латвии почти два года.

Пока Чичерин и его сотрудники по НКИДу признавал и суверенность молодых республик Прибалтики, РВСР во главе с Троцким и его первым заместителем, бывшим врачом Склянским, главком Каменев, Полевой штаб РККА и командующий Западным фронтом Тухачевский занимались иным. Готовили сокрушительный, в чём они были уверены, разгром легионов Пилсудского. Сосредотачивали на Варшавском направлении силы четырёх армий: 4-й, бывшего генерала от инфантерии Д.С. Шуваева; 15-й, бывшего подполковника А.И. Корка; 3-й, бывшего подполковника В.С. Лазаревича; 16-й, Н.С. Соллогуба.

23 июля они перешли в наступление и за две недели сумели продвинуться с Линии Керзона, где они находились поначалу на линию Млава – Цеханув – Пултуск – Седльце – чуть восточнее Люблина. Оказались всего в нескольких десятках километрах от Варшавы.

Члены Политбюро не сомневались – взятие Красной Армией Варшавы станет прелюдией иного, более значимого, нежели просто военная победа. «Мы входим в собственно Польшу – писал Ленин 15 июля Уншлихту, – лишь на кратчайший срок, чтобы вооружить рабочих; уходим оттуда тотчас. Считаете ли Вы возможным и как скоро советский переворот в Польше?». Не удовлетворяясь задуманным, уже 27 июля Владимир Ильич предлагает сделать следующий шаг: «Следовало бы поощрить революцию тотчас в Италии. Моё мнение, что для этого надо советизировать Венгрию, а может быть также Чехию и Румынию».76

Словом, дело как бы оставалось за малым – за взятием Варшавы. Готовясь к тому, 19 июля Политбюро образовало Польское бюро ЦК РКП, включив в него Ф. Дзержинского, Ф. Кона. Ю. Мархлевского, Э. Прухняка и Ю. Уншлихта. 23 июля – временный орган Советской власти – Польский ревком с председателем Мархлевским и членами Дзержинским и Коном. А несколькими днями позже поручило РВСР и формирование польской Красной Армии.

30 июля Польский ревком издал в Белостоке обращение «К трудящимся Польши». В нём призвал к тому, о чём Ленин писал Уншлихту двумя неделями назад: «Варшава должна быть взята вами самими, Красное знамя над дворцами Зыгмунтовским и Бельведерским /резиденции правительства и президента – Ю.Ж./должно быть водружено вами самими до того, как российская Красная Армия войдёт в столицу… Срочно вооружайтесь для защиты завоеваний свободы! Повсеместно создавайте революционные комитеты!

Да здравствует освобождённая рабочая социалистическая Польша!77

Только тогда в Варшаве осознали опасность, нависшую над страной. 5 августа министр иностранных дел Е. Сапега поспешил сообщить Чичерину о готовности направить в Минск для переговоров полномочную делегацию во главе с Я. Домбским. Москва не возражала и тут же выслала не только в Варшаву но и в Париж и Лондон свои условия мира, весьма выгодные Польше. Они содержали готовность РСФСР признать независимость Польши; подтверждали, что «окончательные границы Польской Республики, в основном, совпадают с линией, намеченной в ноте лорда Керзона от 11 июля, с отклонением в пользу Польской Республики на восток в районе Белостока и Хелма»; стремление как можно скорее подписать перемирие, «причём войска РСФСР и УССР останавливаются на достигнутой к тому моменту линии, но не восточнее линии, указанной в ноте лорда Керзона».78

Ллойд Джордж, изучив московские предложения, 10 августа уведомил Варшаву о своём принципиальном одобрении их. Указал, что «так как русские условия мира не посягают на этнографические границы Польши как на границы независимого государства, то в том случае, если они будут отвергнуты, британское правительство не сможет предпринять ничего против Советской России».79

Переговоры, как и просил Сапега, открылись в Минске 17 августа. Однако глава российской делегации К.Х. Данишевский, ради того временно оставивший свой пост председателя Революционного трибунала РСФСР, уверенно мог чувствовать себя только в первый день. А уже на второй всем участникам встречи стало известно об успешном контрнаступлении польских войск на северном и центральном участках фронта. О том, что вскоре стали называть «Чудом на Висле». Легионы принудили 4-ю армию Шувалова отступить в Восточную Пруссию, где их и интернировали, а 16-ю (Соллогуба) – поспешно отступить далеко на восток.

К исходу 25 августа польские войска вышли на Линию Керзона, что позволило Пилсудскому заявить на заседании Совета обороны Польши – мир с Советской Россией теперь является бессмысленным.

Действительно, Красная Армия продолжала стремительно отступать. Три недели спустя оказалась на рубеже Молодечно – восточнее Барановичей – Лунинец – Сарны – Проскуров. Только поэтому ВЦИК поспешил выступить 23 сентября с заявлением о готовности «заключить на нижеследующих основах соглашение об основных принципах мира…

РСФСР готова немедленно подписать перемирие и прелиминарные условия мира на основе признания границей между Польшей и Россией линии, проходящей значительно восточнее границы, установленной Верховным союзным Советом 3 декабря 1919 года, с тем, чтобы Восточная Галиция осталась на западе от этой границы».80

Тем самым, Москва официально отказывалась от границы по Линии Керзона, то есть от западных Белоруссии и Украины. Вполне возможно, что и заявление ВЦИК имело бы иное содержание, не такое капитулянтское, и дальнейшие события пошли бы по-иному, если бы не два существенных обстоятельства.

Польские войска продолжали наступление вплоть до 15 октября, пока не вышли на линию Дрисса – восточнее Минска – западнее Бобруйска и Мозыря – далее до Могилёва-Подольского. Одновременно крайне обострилась ситуация и на юге страны. Врангелевские войска, находившиеся в Крыму, неожиданно активизировались. Ещё в июне предприняли безуспешную попытку захватить северное побережье Азовского моря, а в августе – столь же неудачную попытку высадиться на Кубани. В сентябре-октябре, когда Красная Армия отступала из Польши и Белоруссии, начали наступление на Донбасс и суть позднее – на правобережье Днепра.

В таких условиях переговоры, начатые в Минске 17 августа и прерванные 2 сентября, возобновились 12 сентября, но уже на нейтральной территории, в столице Латвии. Но там объединённую делегацию РСФСР и УССР возглавил Иоффе, хоть и начинающий дипломат, но поднаторевший при заключении договоров с Эстонией, Литвой и Латвией. В состав советской делегации также вошёл Мануильский как полномочный представитель Украины. Вместе с ними в Риге находился и Червяков, но польская сторона отказалась поначалу считаться и с его присутствием на заседаниях, и с самим существованием Белоруссии. Столь же отрицательно отреагировала и на попытку заявить о себе и неких своих правах представителя «правительства ВНР в изгнании».

Месяц продолжались переговоры в Риге, но за столь продолжительный срок советская делегация сумела добиться лишь одного – признания Белоруссии, что, собственно, никак не отразилось на аннексионистской позиции поляков, откровенно выступавших как победители, получивших потому право на диктат. Не проявив необходимого в таких случаях искусства дипломата, Иоффе безоговорочно удовлетворял ни с чем не сообразные стремления Варшавы. Не пожелавшей довольствоваться не только территорией бывшего Царства Польского, но и беспристрастной по своей сути Линией Керзона. Пренебрегая мнением Великобритании, ибо знала о безоговорочной поддержке со стороны Франции. Видевшей отныне в Польше своего главного военного союзника, блокирующего с востока всё ещё остававшуюся потенциальным противником Германию.