И вот что странно. Он вроде как меня понимает, в смысле, что я собираюсь покинуть Англию.

— Тут все отжило свой срок, и если у тебя нет положения или денег — ты гражданин третьего сорта. Америка — вот это место, что надо, — говорит он, — мне надо было туда податься, замутить, например, свою собственную Церковь и выжимать соки из этих наивных, доверчивых янки.

Входит Никки и говорит мне, приподняв бровь:

— Саймон на кухне? Неужели все так плохо? — Она внимательно смотрит на него. — Ты хорошо себя вел?

— Образцово-показательно, — отвечает он. — Ладно, Ренте, пойдем к остальным. А то я боюсь оставлять Темпса наедине с девочками.

Мы снова садимся за стол, и мы с Психом и Гэвом заводим спор о тексте песенки группы The Who «Just A Boy».

— Там: «I'd know better now, giving it all away», — говорит Псих.

— He, — трясет головой Гэв. — Там: «I know better now». Я машу рукой.

— Разница в ваших позициях — это лишь незначительная перепалка двух упертых педантов, которая ничего не меняет в изначальном смысле песни. Но если вы вслушаетесь, действительно вслушаетесь, вы услышите, что там поется: «I'm no better now», в смысле, что я не стал лучше. Я такой же, каким и был. Я ничему не научился.

— Дебилизм, — фыркает Псих. — Песня о том, как ты оглядываешься на прожитые годы, имея все преимущества зрелого взгляда.

— Ага, — соглашается Гэв, — что-то вроде: «Если бы только тогда я знал все, что я знаю сейчас».

— Нет. Здесь вы оба не правы, — говорю я. — Вы послушайте голос Далтри, это же плач, в нем есть что-то пораженческое; рассказ о парне, который наконец осознал свою несостоятельность и ограниченность. «I'm no better now», я все такой же придурок, каким был всегда.

Псих как-то уж очень враждебно все это воспринимает, бесится, словно его обидели лично.

— Ты сам, блядь, не знаешь, о чем говоришь, Рентой. — Он поворачивается к Гэву: — Скажи ему, Гэв, ну скажи!

Наш мистер Уильямсон, кажется, принял все близко к сердцу. Спор продолжается до тех пор, пока не вмешивается Диана:

— Ну и что вы так рьяно спорите о какой-то фигне? — Она встряхивает головой и оборачивается к Никки и Саре. — Мне бы очень хотелось провести хоть один денек у кого-то из них в голове, просто чтобы почувствовать, каково это — когда весь этот вздор крутится там внутри. — Она проводит рукой мне по лбу, а другая ее рука ложится мне на бедро.

— Мне бы и часа хватило, — говорит Сара.

— Ага, — говорит Псих и улыбается мне. — В старые добрые времена у нас был Бегби для коронной финальной реплики: «Это все куча дерьма, блядь, нах, и меня уже это достало, так что заткнитесь или я вам пасть порву».

— Ага, а то когда демократии слишком много, это приводит к смертоубийству, — смеется Гэв.

— Этот Бегби, похоже, очень интересный персонаж. Вот бы с ним познакомиться, — вдруг заявляет Никки.

Псих качает головой.

— Нет, лучше не надо. Я имею в виду, ему девушки не особенно нравятся, — хмыкает он.

— Но и мальчики ему тоже не нравятся, — добавляю я, и теперь мы подзуживаем друг друга.

Потом Никки заводит разговор о Каннах. Как мне сказала Диана, Никки в последнее время только и говорит, что о Каннах. А Сара и Гэв углубляются в приватный, междусобойный разговор. Мы с Дианой понимаем это так, что нам пора уходить, она что-то говорит о том, что ей нужно еще распечатать свою диссертацию. К несчастью, Никки и Псих решают уйти вместе с нами, так что мы все садимся в одно такси.

— Эта Сара такая вся из себя, типа, порядочная, — говорит Псих.

— Да нормальная девчонка, — отвечает Никки. Лицо у нее раскраснелось от выпивки.

— Я предложил им секс «пара на пару», но она отказалась, — подтверждает Псих мои подозрения. — Мне показалось, Темпе тоже слегка смутился, — добавляет он и поворачивается к Диане: — Я не спрашивал у тебя, Ди, не потому, что ты мне не нравишься, просто ты вроде как занята, а одна только мысль про голого Рента…

Вот мудак. У нее он не спрашивал, да. А вот мне предлагал. И я рассказал об этом Диане. Она смотрит на него испепеляющим взглядом, потом что-то говорит Никки, которая, кажется, сильно под мухой. Мы поднимаемся в квартиру и расходимся по разным комнатам, и я слышу, как Психхи и Никки, как называет их Терри, заводят какой-то громкий пьяный спор.

Пока Диана плещется в ванной, я пытаюсь читать последний черновик ее диссертации. Мне почти ничего не понятно, что там написано, но выглядит это очень солидно; данные статистического исследования, ссылки, сноски, обширные библиографии и так далее — да и читается это все неплохо.

— Впечатляющая работа, — говорю я Диане, когда она входит в комнату. — То есть насколько я вообще понимаю в подобных вещах. Но это хотя бы удобочитаемо для неспециалиста.

— Это так, проходной вариант, и не такой уж и хороший, — отвечает она без малейшего намека на уныние.

Мы заговариваем о том, что она сейчас собирается делать, когда ее работа закончена, и она целует меня и говорит:

— Что ты там говорил о неспециалистах? — Она расстегивает мне ширинку и вытаскивает мой твердеющий член. Нежно держа его в руке, она проводит языком по губам. — Я сейчас тебе кое-что сделаю, очень приятное, — говорит она. — А потом сделаю еще приятнее.

И я думаю про себя, что приятнее, чем у нас уже есть, наверное, просто невозможно.

Мы засыпаем и просыпаемся только под вечер на следующий день. Я приношу нам чай прямо в постель и решаю, что, наверное, пришло время рассказать Диане обо всем, полностью. И я ей рассказываю. Я точно не знаю, как много она уже знала или о чем догадывалась, но вид у нее не особенно удивленный. Я одеваюсь, натягиваю толстовку и джинсы, а она садится в кровати и смотрит на меня.

— То есть ты собираешься разыскать дружка-алкоголика, которого ты не видел почти десять лет, и отдать ему три тысячи фунтов наличными?

— Ага.

— Ты уверен, что хорошо все обдумал? — спрашивает она сквозь зевок. — Не так уж часто я соглашаюсь с Психом, но в данном конкретном случае твои благие намерения могут принести парню больше вреда, чем пользы, если ты отдашь ему эти деньги все сразу.

— Это его выбор. Если он упьется до смерти, значит, сам дурак, — говорю я ей, но в душе-то я знаю, что думаю только о самом себе, о том, что мне нужно честно произвести расчет.

Холод, похоже, заморозил весь город до самого сердца. Это как хроническая болезнь, от которой уже не избавиться никогда. Капризная дама-погода на высоких каблучках постоянно грозит отступить обратно в студеную зиму перед лицом ледяных ветров с Северного моря. Майл кажется призрачной, хотя еще только вечер, даже темнеть толком не начало. Я устало бреду по улице и нахожу Клоуз-сквер. Сворачиваю в тесный, узенький переулок, который открывается в небольшой темный скверик, окруженный громоздкими старыми зданиями. Маленькая дорожка бежит вниз, в направлении к Новому Городу.