— Имеются жалобы. Как им не быть, товарищ Легкодимов, — разговорился постовой. — Народ нормы не знает, недуром к нам прёт, естественно, развелась вошь.

— Гигиену личную не соблюдают, черти! — услышав родное, невольно вмешался Абажуров. — Я вот устрою им общий шмон![84]

— Заждались вас. — Постовой со спокойной душой разместил зад на стул.

Беседа завелась, а Турин, никого не встретив, благополучно добрался до второго этажа и неслышно толкнул дверь к начальнику тюрьмы. Минуров даже не поднял головы, он потягивал чай из крошечной чашки маленькими глотками и был весь погружён в себя.

— Приятного аппетита, — пожелал ему Турин душевно и замер от нехорошего предчувствия.

— Давно тебя знаю, Иван-божок, а вот понять до сих пор не мог, — подымая на него глаза, как-то особенно медленно опустил опорожнённую чашку на стол Минуров.

— Что ж во мне непонятного? — сделал шаг вперёд Турин, холодея от сознания, что безнадёжно опоздал.

— Стой, где стоишь, — поднял револьвер Минуров. — Хороший ты человек, а не с нами. Почему?

— Успел? — вместо ответа спросил Турин, не шевелясь.

— Успел, — кивнул тот и через силу улыбнулся. — А тебе не хочу плохого. Себя виню. Поздно почуял, шаг у тебя лёгкий, как сама смерть ты подобрался…

И, не договорив, уронил голову на стол.

VIII

— Фасад бы только! Фасад! — нервно досадовал, закинув широколобую голову на тюрьму, щурил лукавенькие глазки врио начальника Иван Кузьмич Кудлаткин, обходя с небольшой группой подчинённых вверенную теперь ему территорию. Ненастная погода не смущала его; чрезмерно полноватый, даже пузат, одной рукой он смял фуражку и держал её за спиной, как бы подпираясь, второй постоянно вытирал пот с лица и с короткой шеи изрядно вымокшим платком. Лицо его было красно от неприятных мыслей и семенящей ходьбы, толстые губы дошёптывали:

— Вот приспичила, зараза, так приспичила! Сразила! Ворота бы да передние стены… Бочки мела б хватило…

— А дождь? — слыша, хмурился старшина охранников Бабкин, вечно недовольный.

— Что дождь?

— Гляньте! — запрокинул голову тот, едва успев удержать фуражку на затылке. — Тучи-то какие виснут!

— Ветер. Пронесёт, — отмахнулся Кудлаткин и засеменил дальше, увлекая остальных. — Нам бы один-два денька! Писака с некоторым контингентом побеседует и уедет на низа, к рыбакам.

— Значит, всё-таки по делу нэпманов?

— А тебе больше всех знать?

— И кто только разрешил такие беседы?

— Не наше дело. Ты бы строже смотрел за своими, а то в прошлом году крышу с угла разобрали. Сбежали бы зэки, не подскажи вовремя мои людишки.

После внезапной смерти Минурова от сердечного приступа — так было объявлено на похоронах — и после своего назначения бывший заместитель Иван Кузьмич Кудлаткин старался держаться строже, не спускать никому за малейшую провинность, вот уже неделю подбирал и приближал к себе только достойных. С Бабкиным у них отношения и раньше были натянутыми, на доклад к Минурову спешили оба, стараясь обогнать друг друга. При утверждении на должность у начальства мелькнула и кандидатура соперника, но Бабкина корили за заносчивость и высокомерие. Выказывал тот самостоятельность мнений, к тому же пил и не раз попадался в непотребном виде, только Минуров его и спасал.

Кудлаткин ненавидел Бабкина, но виду не подавал и мечтал при первом же случае вычистить поверженного, но не сломленного противника так, чтоб пух да перья летели. Передали ему, что тот тайком тоже собирает вокруг себя бычившихся единомышленников, грозится, будто недолго Ивану в кресле начальника властвовать, мол, бездарь тот и выскочка. Кудлаткин узнал об этом в первые же дни от Приходько, любимчика Минурова, специалиста по татуировкам уголовников.

Вот и теперь, идя за спиной нового начальника, Бабкин перечил:

— Никто б не подумал тогда бежать, если бы крыша не подгнила. Пойдёте в губисполком мел или извёстку просить, заикнитесь заодно насчёт крыши. Залатали кое-как, а ремонта настоящего не сделали. Опять меня винить станете.

— К Василькову идти бесполезно, — отмахнулся как от надоевшей мухи Кудлаткин. — Ему не до нас. Председатель губисполкома сам переживает. Столичный журналист всем как серпом по одному месту. Да и на кого я буду похож? Только назначили — и с протянутой рукой! Позора моего хочешь?

— Да не беспокойтесь, Иван Кузьмич, — вмешался Приходько, крутясь рядом и стараясь оттеснить Бабкина. — Я же раньше по дурости монашествовал. Остались среди рясников знакомые. Лошадь дашь, сгоняю в Покрово-Болдинский монастырь, настоятель ещё не забыл меня, выручит мелком. Запасливым он был.

— Если уцелел, — встрял неугомонный старшина. — Попов-то разогнали давно, и от монастыря ничего не осталось.

— Был там год назад! Сам видел, — вспыхнул Приходько. — Возили мы на Собачий бугор расстрелянных хоронить, местные мужики рассказывали, что жив настоятель.

— Что ж? С попами связываться станем? — Бабкин аж кулаки сжал.

— Не креститься поеду! За общее дело стараюсь!

— Ну добудешь ты мел, а ливень смоет. В лужах белых плавать будем у ворот тюрьмы вместе со столичным ревизором. Тогда уж точно в фельетоне распишет! — зло хмыкнул Бабкин.

— Клей добавлю, — не уступал Приходько. — Мне технология сия знакома. Не подведу.

— Писака этот не из простых. Слыхал я, что темы его кусачие, выставляет начальников так, что после него не один голову сложил.

— Ты наговоришь!..

— Увидите сами. Пропишет в столичном журнальчике своём, в «Огоньке» или, того хуже, в газете «Правда», — прогремим по всем губерниям.

— Не каркай, Василий Порфирьевич! — не стерпел Приходько, видя, как побледнел Кудлаткин. — Доброго клея достану. Хуже будет, если писатель в таком виде тюрьму застанет. Вот тогда действительно держись!

— А леса[85]? Леса нужны! Времени-то в обрез, — гнул свою линию тот.

— Работяг с завода пригнать. — Приходько тоже не пронять, завёлся. — Ты, Иван Кузьмич, навести Доричева Михаила Васильевича, у него на «Третьем Интернационале»[86] хлопцы баржи на воду спускают, с лесами они управятся в два счёта, заодно баб попроси стены белить.

— Михаил Васильевич не откажет, — развернулся к спорщикам Кудлаткин, заметно повеселев. — Дело калякаешь, товарищ Приходько, — и огорошил Бабкина: — Самому мне туда не резон, начальство может нагрянуть, проверить, как готовимся, а ты, товарищ Бабкин, поезжай-ка вместо меня, неча лясы зазря точить, а то в ушах уже звенит от твоей трескотни.

Бабкин так и застыл, рта не закрыв.

— Чтоб к обеду назад да с работягами! Одна нога здесь, а вторая… В общем, мой приказ!

— В такой срок?.. — совсем опешил тот.

— Я без тебя справлюсь. Не боись. От меня не убежит ни один зэк. А ты поспешай. Общее дело делаем. — И засеменил в ворота тюрьмы, гаркнув назад: — Приходько,