IX

В эти дни действительно многие начальствующие лица в городе ждали и боялись приезда столичного журналиста. Того самого Михаила Ефимовича Кольцова, прославившегося на всю страну регулярными публикациями в «Правде» о последних годах вождя революции — Великом Ленине. Но тогда только началось его восхождение на литературный и политический олимп. Словно фантастический живчик поспешал он воспевать самые главные события в стране. Появился твёрдый советский рубль — и его рупор оповестил об этом на весь мир, возводились первенцы социалистической индустрии — Шатурская электростанция, Балахнинский бумажный комбинат — и очерки за его подписью украсили «Правду» — центральный печатный орган партии большевиков. Став истинным фанатом воздушного флота, воспел он его зарождение, бросив клич: «Молодёжь — на крылья!», сам активно участвовал в грандиозном авиаперелёте Москва — Севастополь — Анкара, тут же бросился агитировать и готовиться к новым — по европейским столицам, на Восток… Будь его воля, он облетел бы весь земной шар, не очень-то тот велик вдруг стал для него, и, заразившись героями фантастического романа Толстого «Аэлита»[87], подобно инженеру Лосю, готов был бросить лозунг покорять Марс; он был большим торопыгой, успевал везде первым, но внезапным повелительным телефонным звонком, оборвавшим многие его планы, вдруг вызван был к Ягоде.

Никто не подозревал, и лишь исключительным лицам было известно, что человек, прославившийся на всю страну, прокляв настоящую свою Фамилию — Фринлянд, давно и крепко связан с Енохом Гершеновичем Иегудой. И не потому, что страшился его или был ему обязан из-за тёмных пятен биографии, когда ещё по молодости в 1917 году увлёкся Керенским, ораторским искусством восхищавшим массы. В петроградском журнале юный журналист выступил тогда со злыми нападками на большевиков и Ленина. Теперь, конечно, Кольцов искренне боготворил Ильича за беспощадную борьбу с врагами народа, хотя отдавал предпочтение, конечно, Сталину.

Тот разговор с Ягодой один на один в личных апартаментах самого влиятельного человека в ГПУ удивил Кольцова, он даже в некотором роде обиделся, но, зная, что в таком учреждении ничего просто так не затевается, скрыл недовольство; внимательно вдумывался в каждое услышанное слово. Его выдернули из ответственного и интересного авиапроекта, предложив взамен плыть теплоходом в провинциальный глухой городок на Нижней Волге к самому Каспию, чтобы скоренько сочинить фельетончик о зарвавшихся нэпманах, якобы пытавшихся взятками решать собственные корыстные проблемы…

— Что требуется ещё? — не поверив, всё же высказал он нетерпение.

— Ваше выступление должно бить в набат.

— Это понятно, — ждал он главного, ради чего скомканы были все его великие проекты.

— Не фельетон, а настоящий колокол. Помнишь Герцена?

— Ну как же.

— Глаголом жечь сердца людей!.. Учил же Некрасов!

— Мне кажется, Пушкин…

— Не важно. Звон должен предупредить, что возвращается время большой борьбы! Только ещё беспощадней. Измены и нерешительности не простим ни жене, ни брату, ни сыну!

— Но «Шахтинское дело», кажется, уже прогремело, и достаточно убедительно? — попробовал он возразить. — Самые затхлые мозги прочистил ветер перемен…

Кольцов вспомнил, что тогда ему тоже намекали выехать на место и писать, но разговор состоялся на уровне даже не главного редактора газеты, и он тактично отказался, сославшись на занятость.

— «Шахтинское дело» было пробным камнем. — поморщившись, как бы вспомнив старую болячку, поучительно сказал Ягода и подозрительно взглянул на собеседника. — Как всякое начало, оно в определённой степени, увы, оказалось скомканным.

Кольцов слышал из других источников в ГПУ, что чекистам тогда не удалось пристегнуть подсудимым шпионаж в пользу буржуазных стран, как ни упирались Менжинский с Ягодой, но глаза его хранили беспристрастность и холодную пустоту, лицо не выдало, оставаясь безучастным.

— Виновные бестолочи понесли наказание. — Ягода ещё раз метнул острый взгляд в журналиста, будто пытаясь прочесть его мысли. — В нашем случае такого быть не должно! Твою и мою работу контролировать взялся Сам!

— Иосиф Виссарионович?! — невольно вырвалось у Кольцова, и он привстал. — Это его инициатива послать меня туда?

Ягода усмехнулся, вроде кивнул, но в то же время неопределённо пожал плечами и продолжил совершенно о другом:

— Новая экономическая политика, которой словно щитом оппозиционеры прикрыли кулаков на селе, нэпманов — в промышленности и торговле, набрала небывалую силу и приобретает реальную опасность для нашей социалистической экономики. Реальную опасность! Понимаешь, Михаил Ефимович! Гидру следует придушить, пока она не выбралась на волю из поганого логова. Вместе с её порожденцами и приспешниками.

— Они действительно так сильны?

— Точить ножи надо! — удивился его наивности Ягода. — Их принципы заразительны и опасны. Ты вот в своих фельетончиках всё бюрократов да бестолочей стегаешь, а пора бы замахнуться выше и так стегануть кое-кого!..

— Но я слышал и другую точку зрения…

— Бухарин?! — гневом блеснули глаза Ягоды. — Этот молодящийся ангелочек в лаптях, косящий под Бонапарта, многим морочит голову. Надеюсь, тебя не коснулось?

— Журналисту позволено и даже необходимо знать все течения в политической борьбе, но лишь для того, чтобы искусно владеть ситуацией, бороться и побеждать, — он ответил так, не дрогнув, без эмоций, выучился с некоторых пор. — Вы ж и помогли.

От высокопарного, подслащённого его ответа лицо Ягоды повело; конечно, он не поверил в искренность, поморщился, злее продолжил своё: о скрытых врагах, маскирующихся и меняющих цвет по обстановке, как хамелеоны.

Тогда Кольцов задал вопрос в лоб:

— Там, кажется, до Носок-Терновского товарищ Странников был… город спас от наводнения… захлёбывались все газеты о его героических заслугах…

— Да, писали… — понял незаданный вопрос Ягода, ощетинился, плечами повёл, но сдержался. — Но ты же не писал!

— Мне бывать там не приходилось… — как бы не замечая перемен в собеседнике, как можно деликатнее заметил Кольцов, всё же дожидаясь ответа.

— Ну так в чём дело? Вот и побываешь, — в такт ему, как можно спокойнее процедил тот сквозь зубы. — Странников в Москву переведён, является уже членом Центральной контрольной комиссии, недавно был с проверкой по вопросам военных ведомств на Дальнем Востоке. Заслужил хорошее мнение товарища Богомольцева.

Кольцов кивнул.

— Товарищ Богомольцев докладывал товарищу Сталину, что Странников успешно справился с поручением. Поступило предложение назначить его ответственным секретарём Владивосточного окружкома с учётом глубоких знаний проблем рыбной промышленности…

— Но…

— Во Владивосток направлен товарищ Странников, наверное, уже там командует. Это масштабы по сравнению с Астраханью! Что ещё непонятно?

— События, о которых мне придётся писать, скорее всего, начались давно… — намёк Кольцова был совсем откровенен, однако в ответе Ягоды ушлый журналист нуждался не ради праздного любопытства, поэтому не спускал с него глаз. — Не упомянуть товарища Странникова как-то?..

— Время летит, товарищ