— Что?

— Обмочил штаны.

Мика чуть было не рассмеялся, но, взглянув на меня, осекся. Мне тоже было не до смеха: на штанах расплывалось красное пятно.

— Пойдем, — сказал Мика, подставляя плечо, — лучше я вытащу тебя отсюда.

— Подожди… Мика. Наркотик… — С трудом подняв руку, я дотронулся до кровавой лепешки, в которую Страйгер превратил мое ухо. — Мне он нужен. — Я попытался встать, но ничего не вышло. — Он где-то здесь. Помоги. Не могу думать…

— Ты не можешь думать, потому что этот мешок дерьма раздробил тебе череп, — мрачно сказал Мика, но все же обшарил пол и нашел пластырь. Я прилепил его за другое ухо.

— Теперь нормально, — сказал я и дрожащей рукой вытер подбородок. Потом встал с кровати и снова упал лицом вниз.

Мика поднял меня, бережно поддерживая:

— Наркоман.

Я кивнул, и из глаз у меня потекли слезы. Я не мог сам встать. Трость Страйгера, вся заляпанная моей кровью, лежала на полу прямо передо мной.

— Мика…

— Да?

— Правда все кончилось?

Посмотрев на трость, Мика ногой отшвырнул ее в дальний угол комнаты.

— Кончилось. Я отведу тебя домой.

Но сначала он отвел меня в клинику — одну из тех, где не задавали лишних вопросов. Целую ночь они складывали мое тело по кусочкам, да еще хотели, чтобы я остался. Но наступило утро, и меня ждали дела. Врачи, раз взглянув на Мику, спорить не стали. Мы вернулись в Пургаторий.

Аргентайн, увидев нас, встала как вкопанная прямо посередине коридора. Она обхватила себя за локти, вцепилась пальцами в рукава рубашки и стояла так, поджидая нас. Когда мы дошли до нее, она позвала:

— Аспен!

— Все в порядке, — замотал я головой. Напичканный седативами и облепленный анестетиками, я двигался словно в замедленной съемке. Аргентайн, глядя на мое лицо, не верила своим глазам.

— Уже позаботился, — сказал Мика, когда позади нее возник, словно из воздуха, Аспен.

— Переходник у Дэрика.

— Хрен с ним. — Голос Аргентайн дрожал. — Он сработал?

— Да.

— Дэрик выполнил все, что обещал?

— Все и даже больше, — мрачно ответил я. — Новостей от него не поступало?

— Нет, — произнесла она, недоверчиво глядя то на меня, то на Мику.

— Мне нужно идти в Конгресс.

Я должен убедиться, что Дэрик там, что Страйгер тоже там и что все устроено.

— Ты не можешь, — запротестовала Аргентайн, будто я был обязан все еще находиться в шоке.

— Вот только гнезда подключения нет. — Я коснулся головы. Его вытащили в клинике. Правда, Страйгер размолотил его и выбил из моей головы вместе с мозгами. — Мне нужно быть там, чтобы посмотреть, как все будет происходить.

— Да, тебе и еще парочке миллионов других людей, — вставила Аргентайн. — Они не допустят туда тех, у кого нет на это права.

Я выругался.

— У меня есть право…

— Кот, — перебил меня Мика, — ну подумай сам: кто знает, какой гром грянет, когда Дэрик пропустит эту запись через их систему? Ты же поднимаешь бучу во всей Федерации. Тебе лучше не высовываться, мальчик. Узнаешь от «Независимых».

Несколько минут я стоял и смотрел на них, пока, наконец, груз их совместных доводов и здравого смысла не раздавил меня.

— Да… — Я вдруг засомневался в своем желании быть там, когда весь Конгресс будет переживать то, что случилось со мной прошлым вечером. — Пожалуй, я останусь.

— Отдохни немного, — сказала Аргентайн, кладя мне на плечо ладонь. — Еще несколько часов в запасе.

— А раны на голове осмотрели? — спросил Аспен, пробежавшись взглядом профессионала по моему заклеенному-переклеенному лицу. Я пожал плечами, не вполне уверенный, не знаю я или просто не могу вспомнить.

— Он получил полный курс, — вмешался Мика. — В госпитале «Соул» знают, что делают. Через них много травм проходит.

— Тогда понятно. Через пару-тройку деньков ты почувствуешь себя как будто в новом теле, — сказал Аспен с таким довольным видом, словно лечил меня он.

— Но пока я еще в старом. — Я повернулся, чувствуя, как к горлу подступает желчь, и поплелся к лестнице.

Лестница показалась мне дорогой на Луну. С заплывшим глазом я даже не мог разглядеть, где начинаются ступеньки. Мика помог мне взобраться наверх и дойти до комнаты Аргентайн. Я лежал на кровати, закрыв глаза и не шевелясь, но где-то внутри, под слоем тумана от седативов и анестетиков, тело мое все еще дрожало, ожидая, когда на него обрушится очередной удар. Потому что последние три года я проживал не жизнь, а ложь, притворяясь, что я — свободный гражданин Федерации Человечества, обладающий мозгом, именем и правом чувствовать что-то вроде гордости… Но Страйгер содрал с меня все иллюзии, как много лет назад безымянный извращенец содрал с меня одежду и я усвоил урок: я — ничто, жертва в комнате без выходов.

Услышав, что Мика уходит, оставляя меня одного, я перекатился на живот, пряча лицо в душной темноте одеял и подушек. Но он, дойдя до двери и секунду поколебавшись, посмотрел на меня, тихонько вернулся назад и сел в кресло. Я приподнял голову и приоткрыл здоровый глаз, чтобы увидеть его — сидящего рядом со мной. Вытянув щупальце, я коснулся его мозга — не затем, чтобы позвать его, нет, просто так, для себя. И потом, почувствовав наконец, что я в безопасности, заснул.

Проснувшись несколькими часами позже, я обнаружил Мику все так же сидящим в кресле. Аргентайн тоже была здесь, она будила меня. Передача начиналась. Я чувствовал себя лучше, чем до сна, но тело мое по десятибалльной шкале — от одного до десяти — тянуло на отметку пять.

Я как-то ухитрился встать, и мы спустились в клуб. Внизу уже сидели, ожидая передачи, музыканты и еще несколько рабочих клуба. Войдя в комнату, я ощутил на себе их нездоровое любопытство, но никому не хотелось смотреть на мое лицо дольше одной секунды.

— Кому нужен терминал? — Швейцар протянул мне сетку, когда я проходил мимо него.

С сеткой картинки приблизятся, станут реальностью… Я покачал головой.

Когда я опустил свое тело на подушки возле стола, Зал Конгресса Федерации уже заполнил экран. Шандер Мандрагора вплывал и выплывал из реальности по ту сторону экрана, держа аудиторию на крючке ретроспективными перебивками кадра, прокручивая заново все «за» и «против» — настоящие и выдуманные, подготавливая зрителей к предстоящему действу, стараясь поддержать их интерес к голосованию, исход которого, как думал Мандрагора, они уже знали. Он объяснил все это миллиардам нынешних и будущих зрителей, которые никогда не поймут в происходящем больше, чем покажет им Мандрагора. Я наблюдал, как сменялись кадры и проплывали мимо лица. Позади Мандрагоры открылся второй план, и у меня закружилась голова. Я стал обшаривать зал в поисках знакомых. Камеры показали Элнер, она уже стояла на трибуне, получив, как член Конгресса, разрешение обратиться перед голосованием к присутствующим. Страйгеру было дано такое же право. Он тоже был в зале — живой, чистый, блистательный. Итак, два фрагмента мозаики встали на свои места. Но мне нужен был третий.