— Нет, — сказал на это отец настоятель. — Этот материал был слишком ценным, даже в то время, чтобы позволить людскую небрежность.

— А во что вы верите?

— Я верю: наиболее вероятное объяснение состоит в том, что современные переводчики — при всем моем уважении к доктору Джеффрису и его коллегам — сделали ошибку при переводе с арамейского языка на английский и на другие современные языки. Ошибка могла случиться по двум причинам.

— Каким же?

— Первая из них заключается попросту в том, что сегодня нам не известны все арамейские слова, известные Иакову в 62 году нашей эры. Нам неизвестен полный арамейский словарь. Для этого языка никаких словарей не существовало, ни единого из них до нас не дошло. Поэтому, хотя мы успешно и определили большинство слов, каждый новооткрытый папирус приносит нам неизвестные слова, которых раньше мы и не видели. Вспоминаю одну находку, сделанную в гроте Мурабба’ат, в одном из оазисов Иудейской пустыни; меня пригласили, чтобы помочь с переводом. Находка состояла из законных договоров, написанных в 130 году нашей эры на арамейском языке предводителем еврейских мятежников, Бар-Кохбой, который в 132 году начал восстание против Рима. Так там было множество арамейских слов, которых я до того никогда не встречал.

— И как же вы тогда перевели их?

— Точно так же, как доктор Джеффрис со своими коллегами перевели некоторые неизвестные слова, которые обязательно должны были встречаться в папирусах Иакова — путем сравнения их с известными словами в тексте, путем попыток понять их значение, которое придавал им автор, путем сходства с известными грамматическими формами. Я хочу сказать при этом, что довольно часто просто невозможно выразить древний язык современными словами. В подобных случаях перевод становится уже проблемой интерпретации. Но подобного рода интерпретации могут вести и к ошибкам.

Отец настоятель задумчиво почесал бороду и продолжил:

— Вторая же опасность, мистер Ренделл, заключается в том, что каждое арамейское слово может иметь несколько значений. Например, имеется одно арамейское слово, которое означает “намек”, “приказ” и “счастье”. Переводчику следует решать, какое значение имел в виду Иаков. Решение переводчика является одновременно и субъективным, и объективным. Говоря субъективно, он должен взвесить расположение различных слов в строке или нескольких строках. Говоря объективно, он должен попытаться увидеть, что точка или линия, которые могли существовать в прошлом, к настоящему времени стерлись. И так легко просмотреть, просчитаться, промахнуться. Ведь люди всего не ведают. Их всегда подозревают в неверных оценках и деяниях. Переводчики Нового Завета по версии короля Иакова работали с древнегреческими текстами, и они упоминали об Иисусе как о “его Сыне”. На самом же деле, у древних греков не было слова типа “его”. В Пересмотренной Стандартной Версии это было исправлено, и мы читаем “Сын”. Подобное изменение было, скорее всего, более точным, и оно изменяет значение ссылок на Иисуса.

— А могло случиться подобное в нынешнем переводе?

— Вполне могло. Арамейский текст был переведен так, что мы читаем, будто Господь Наш “шел через обильные поля Озера Фуцинус, что были осушены”. Если вы замените “поля вокруг” или “близкие поля” на “поля”, и “которые могли быть” на “которые были”, значение полностью меняется.

— И вы верите в возможность того, что эти слова были переведены не правильно?

— Я верю в то, что это наиболее вероятное объяснение.

— Ну а если они были переведены правильно? Если перевод верен?

— Тогда бы я рассматривал подлинность Евангелия от Иакова как сомнительную.

— Ну а если просто ошибка в переводе?

— Тогда я бы считал новое Евангелие верным и наиболее значительным открытием в человеческой истории.

— Отче, — сказал Ренделл, склонившись вперед на своем стуле, — неужто вам не кажется, что стоило бы затратить любые усилия для того, чтобы выяснить, действительно ли это Евангелие является самым значительным во всей истории человечества?

Казалось, что настоятель Петропулос сконфузился:

— Что вы пытаетесь этим сказать?

— Я предлагаю вам завтра утром вернуться со мной в Амстердам и там, на месте, самому проверить оригинал папируса, и раз и навсегда сказать, имеем ли мы действительно открытие, либо же это всего лишь ложный текст.

— Вы хотите, чтобы я отправился с вами в Амстердам?

— Завтра же. Все ваши расходы будут оплачены. Вашему монастырю будет сделано крупное пожертвование. Но самое главное, подтверждение вами подлинности избавит Международный Новый Завет от каких-либо подозрений.

Отец настоятель задумчиво кивнул.

— Последнее здесь — самое важное. Это будет Божья работа. Да, мистер Ренделл, такая поездка возможна. Но не завтра.

— Замечательно! — воскликнул Ренделл. — Но когда вы сможете прибыть?

— Уже давно я планировал посетить, в качестве представителя нашей монастырской республики на Горе Афон, церковный совет Греческой Православной Церкви, где председательствовать будет мой начальник и приятель, Его Святейшество Патриарх Константинопольский. Мне обязательно необходимо присутствовать на этой встрече вместе с другими митрополитами. Мы должны приложить все усилия для объединения всех наших восьми миллионов верующих. Совет начнется через семь дней в Хельсинки. Я планировал вылететь из Афин в столицу Финляндии через пять дней, считая от сегодняшнего.

Пожилой настоятель с трудом поднялся на ноги. Ренделл был уверен, что за густой бородой кроется улыбка.

— Так вот, мистер Ренделл, — продолжил монах, — я решил выехать отсюда днем раньше, через четыре дня, и сделать небольшое изменение маршрута. После всего, ведь можно считать, что Амстердам лежит на пути в Хельсинки, разве не так? Да, я обязательно приеду, чтобы глянуть на оригинал вашего папируса и сказать, имеем мы дело с чудом или подделкой… А сейчас, мистер Ренделл, вам следует отдохнуть перед обедом. Для вас мы приготовили наш самый большой деликатес. Вы когда-нибудь пробовали вареного осьминога?

* * *

ПОСЛЕ ВОЗВРАЩЕНИЯ ТРЕМЯ ДНЯМИ ПОЗДНЕЕ в Амстердам, Ренделл считал, что Джордж Уилер и остальные издатели будут взбешены его похождениями.

Вместо этого реакция Уилера была для него абсолютным сюрпризом.

Вообще-то, Ренделл вернулся вчера вечером — он покинул Гору Афон в понедельник рано утром и прибыл в Амстердам во вторник вечером — и собирался встретиться с Уилером сразу же, а после того его ждала еще одна неприятная сцена, разговор с Анжелой Монти. Но обратное путешествие, мучительный спуск с вершины на муле, частная лодка, прибрежный пароходик, перелет на реактивном лайнере из Салоник в Париж, пересадка в Париже, самолет до Амстердама, поездка на такси из аэропорта Шипхол в гостиницу, забрали у него гораздо больше сил, чем первое путешествие.

К себе в номер он попал, чуть ли не падая от усталости, совершенно не имея сил для встречи с Уилером или с Анжелой. Он не мог дойти даже до душа. Поэтому он свалился на кровать и проспал до нынешнего утра.