Новый замах. Рыкнув, тварь отпрыгнула. Снова гадко усмехнулась и отступила в гущу леса.

Еще один удар сердца – и бывший Петрушка скрылся из виду. Стало очень тихо.

Трясясь всем телом, Лукерья осела на траву. Приобняла одной рукой Матвейку, что, прижавшись к ней, теперь ревел в три ручья.

– Тише, милый… тише… – выдохнула Лукерья, погладив брата по голове.

Враг отступил. Но надолго ли?

* * *

С каждым шагом идти становилось труднее. Исподтишка наступал голод, крепчал ветер. Сжимала когти пока еще не сильная лихорадка.

Но Лукерья, сжав губы так, что они побелели, продолжала продвигаться вперед и тащить за собой вялого брата. Спасительный нож, этот оберег от нечисти, опять висел у пояса.

Останавливаясь через каждые десять шагов, Лукерья оглядывалась по сторонам. Она была готова вновь услышать шелестящий зов, увидеть, как позади снова лыбится жуткая тварь, однако Петрушка не показывался. То ли и правда отстал, то ли, что страшнее, выжидает… Зачем-то ведь под конец усмехался?

Но внезапно ко всем их бедам прибавилась еще одна.

Лукерью прошиб холодный пот, стоило ей понять, что они заблудились. Остановившись, она попыталась по новой воссоздать в памяти карту губернии, когда-то показанную ей почившим дядькой Трофимом, вспомнить овраг и памятную вешку, от которых надо было повернуть и пройти еще несколько верст до Самары.

«Вспоминай, дурында. Ну!» – Лукерья ожесточенно потерла пылающий лоб грязным кулаком. Даже чуть пристукнула.

Бесполезно.

Лукерья вздохнула, с тоской посмотрела на солнце, что уже висело на кромке горизонта. Ночь уж близехонько. Пора им искать ночлег.

«Добро. Утро вечера мудренее. Вот встанем – и сразу вспомню, куда идти», – попыталась успокоить себя Лукерья и внезапно согнулась в приступе кашля.

– Жарко, – хрипло пожаловался Матвейка, посмотрев на нее покрасневшими глазами.

– Это пройдет, Мотенька. Пройдет… – прошептала сестра, опять потянув его за собой.

Но чем дальше, тем становилось сложнее. Перед глазами пустились в пляс багровые светлячки, а боль в голове стала уж вовсе нестерпимой. Жар лихорадки, терзающий их, не отступал.

Вскоре Лукерье стало казаться, что светлячки кругом: и на кончиках ногтей, и в волосах брата, и впереди, за редкими деревьями. Но…

«Что это? Никак костер?» – замерла Лукерья.

А на костре… Что это там такое, темное? Котелок? А ведь в нем наверняка…

Ноги замерли, а потом сами понесли Лукерью вперед. Кажется, Матвейка прохрипел что-то, но она не слушала: вывалившись с братом к костру, Лукерья увидела морщинистую бабку, сидевшую у огня. Она вздрогнула, едва не уронив толстую краюшку зеленого хлеба, и тут же расплылась в широкой щербатой улыбке.

– Ах, поросятки! Идите сюда, милые! Я вас угощу!

«Поросятки?..» – еще успела подумать Лукерья, но тут узловатые пальцы отщипнули от хлеба из лебеды пару кусочков. Протянули им.

Лукерья сглотнула, увидев щедрые зеленые кусочки, – не чета их съеденным навозным хлебцам! Безотчетно шагнула ближе, чувствуя густую вонь от бабки и одуряющий мясной запах от котла… И краем глаза уловила движение.

А дальше все случилось быстро.

Слева и справа из теней острым частоколом выросли страшные люди: несколько тощих баб и лохматых мужиков, что молча бросились на них с голодным блеском в глазах.

Лукерья успела закричать, метнуться назад, когда ее, как и вопящего брата, схватили и подняли над землей.

– Пустите нас! Отпустите!..

Чехол с ножом содрали с ее пояса и отшвырнули куда-то в темноту, стиснули до боли хрустнувшие запястья. Но страх придал сил: отчаянно брыкаясь, Лукерья сумела пнуть своего пленителя, извернулась, пытаясь ударить еще раз, но вместо этого врезала ногой в близкий котел.

Посудина опрокинулась, выплеснув на вмиг зашипевшие угли густое варево, полное требухи, и… обваренную детскую головку с белыми, как крутые яйца, глазами.

Лукерья завизжала. Твердая пахнущая костром ладонь тут же запечатала ей рот. В глазах вскипели горючие слезы – неужто это конец? Их убьют, сварят и съедят, как этого несчастного?

Но у пленителей, похоже, были другие планы. Связав Лукерью с Матвеем, их закинули на плечи, точно баранов, и потащили в лес. Вскоре впереди показалась бедная, полумертвая деревня без тына. Первый же двор встретил их россыпью костров и новым зрелищем, от которого Лукерье захотелось рыдать.

Вот груда взрослых мертвецов у забора и тетка, что, оттащив одного, и так и сяк примеривается к нему с топором. Вот кучка свежих, еще красноватых костей, на которой лежит полуободранная, явно детская кисть. Вот чугунки, полные чьей-то рубленой плоти, кусок плоской мужицкой груди…

А вон и пока живые: молоденький парень и баба, что жмется к нему и воет от ужаса. Связанные по рукам и ногам, они лежат у самого большого котла, пока три тетки и мужик точат ножи, глухие к их слезным мольбам.

Вж-жик. Вж-жик-вж-жик.

– Пожалуйста… Ради Христа!..

Вж-ж-жик.

Мужик подходит первым. Склоняется, поднимает пленную за волосы, его лезвие ловит отблеск огня…

Лукерья успела зажмуриться, да только уши не зажмешь.

Неужто это и правда конец? Сейчас их кинут на землю, возьмут ножи и сделают то же, что всегда делают с поросятами?

– Мама, матушка… Я так тебя подвела… Не довела я нас до Самары… Не спасла Матвейку… – заплакала Лукерья. И, приоткрыв глаза, с внезапным удивлением поняла, что их несут вовсе не к костру.

Дотащив пленников до одного из сараев, людоеды бросили их внутрь и ушли, закрыв дверь. Видимо, оставили про запас. Напоследок, как самое лакомое.

Стоило это понять, как внезапно напал дикий смех. Перекатившись на живот, Лукерья вдавила лицо в земляной пол сарая и стала сипло хохотать, биться лбом, пока хохот не сменился сухой рвотой.

Она не знала, сколько продолжался этот приступ. В себя привел брат – плачущий Матвейка, который подполз к ней под бок в поисках утешения. Лишь тогда Лукерья замерла и поняла, что еще жива. Они оба живы.

Пока.

– Мотенька… Ты не плачь, братец любимый, не плачь… Я что-нибудь придумаю… – пролепетала Лукерья и попыталась сесть. Это удалось с третьей попытки.

Оглядевшись, она с содроганием приметила невдалеке подсохшее кровяное пятно и обрывки чьей-то одежды. Потом попыталась содрать с рук веревки, но краткая возня ничего не дала.

«Думай. Думай!»

Лукерья вновь огляделась. Время поджимало, заставляя сердце биться быстрее. Дверь вот-вот может заскрипеть, впуская в сарай убийц с ножами и топорами.

«Думай!..»

А нечего думать. Надо действовать.

Сжав зубы, Лукерья вновь взялась за веревку: стала растягивать, пытаясь ослабить напряжение, вращать запястьями. Она не давала себе отдыха и упрямо продолжала бороться с путами, перемещала руки так и сяк, всеми силами стараясь победить узел.

И вечность спустя ей это удалось.