— Хотите, угадаю название вот этой рукописи? — благоразумно увел разговор в сторону Родионов. — Да-да, той что перед вами сейчас.

— Угадайте.

— «Сталь бурлит», — закрыв глаза, прошептал Родионов сомнамбулическим голосом. — Или кипит. Что-то такое клокочущее…

— Вы экстрасенс!? — дама привстала с места. — Надо же! Я сразу что-то такое почувствовала в вас. Вы и людей лечите? — с надеждой в голосе спросила она.

— Нет, я не практикую, — сухо сказал Пашка. — Занятия литературой отнимают все мое время. Впрочем, повесть я не принес, а зашел посовещаться насчет двух смущающих меня пунктов.

— Слушаю вас! — готовно отозвалась собеседница. — Да вы присядьте, пожалуйста. Что ж это я на самом деле, — засуетилась она.

— Так вот, — важно произнес Родионов, размещаясь на шатком стуле. — Суть дела такова. У меня есть выражение «белые разваренные руки». Допустимо ли такое выражение в современной литературе?

— Вполне, — одобрила редакторша. — Образ зримый, живой.

— Ага, — Пашке вдруг пришла в голову озорная мысль, он вытащил записную книжку. — Я тут леплю образ православного священника… Вот зачитаю вам кое-какие детали… Ага, вот: «Обрюзглый человек в рясе, с тяжелым крестом на шее угрожающе посмотрел на учеников. Маленькие злые глазки прокалывали всех… Дети боязливо посматривали на человека в рясе… Лицо попа побагровело… Класс затих, съежился…» Так-так, далее: «…визгливый крик отца Василия… Поп схватил мальчика за оба уха и начал долбить головой об стенку…»

— Ну-у… — удивилась редакторша. — Я, признаться, не люблю священников, но вы, по-моему, через край хватили… Что это он так разъярился? Головой об стенку…

— Да мальчик ему вопрос задал… Вполне, я вам скажу, невинный вопрос. О геологическом возрасте земли.

— Нет-нет, вычеркните это немедленно, — посоветовала редакторша. — Это нельзя печатать! Слишком много ненависти. Я бы даже сказала какой-то животной ненависти…

— Уже, — сказал Родионов.

— Что «уже»?

— Напечатано уже. Миллионными тиражами… Мальчик этот потом ему махорки насыплет в пасхальное тесто…

— А! — догадалась редакторша. — Так это же Николай Островский! «Как закалялась сталь»! Великий роман…

— Знаете, что в этом романе самое великое? И между прочим, сам автор об этом и не догадывался…

— Ну что?

— А то, что мальчика этого настигнет потом Божья кара. Он в итоге ослепнет. И поделом — не оскорбляй святой Пасхи!

— Ну, не знаю, не знаю…

— Хорошо, — продолжал Пашка, я отвлекся. — У меня есть такое сравнение: «Шляпа цвета бутылочного стекла». Фетровая шляпа имеется в виду. Допустимо ли?

— Прекрасный сдержанный тон. За этим видится пожилой уравновешенный герой, мало улыбающийся, знающий себе цену. Семьянин. Не пьющий… Я это вижу.

— Вы угадали, герой именно таков, — сказал Родионов. — А меня тут мучил до вас… Тут до вас сидел на этом месте такой не очень приветливый тип… Его что, уволили? Въедливый был, цеплялся к каждому пустяку…

— Да, был… Но он, как бы вам сказать, — дама пошевелила пальцами, подыскивая подходящее выражение, — он вынужден был уволиться. Воспаление головного мозга… Свихнулся, грубо говоря. Лечится сейчас где-то… Действительно, судя по рассказам, тип не из приятных. Да вот, кстати, книжка его! — она извлекла из ящика стола книгу в пестрой обложке и показала издали Родионову. — Чего только не издают теперь…

— Позвольте поинтересоваться, — Пашка протянул руку и получил просимое. Книгу свою он увидел впервые и оттаявшее чувство тщеславия приятно пощекотало его самолюбие. — На вид вполне ничего книга, да и название неплохое, — похвалил он сам себя.

— Название так себе, — охладила его собеседница. — Вы бы почитали, что внутри. Такого нагородил, действительно свихнуться можно. Я и не удивляюсь…

— Ну-ну-ну… — подзадоривал ее Пашка.

— Конечно, человек не без способностей. Но дремучий! Все с ветряными мельницами воюет… Ужасный консерватор.

— А что там по-существу? — спросил Родионов, оглядываясь на дверь. Больше всего он боялся теперь того, что войдут сослуживцы и помешают разговору. — Что-то такое я слышал про эту повесть…

— Да по-существу бред. Там у него борьба мировоззрений. На фоне несчастной любви. Молодая русская девушка с американской мечтой. Мечтает о красном мерседесе, а он все воюет с ней, цепляется, канючит. Что плохого в красном мерседесе. Нормальная, здоровая мечта…

— Может быть, у него как-нибудь иносказательно там?..

— Это да. Именно все иносказательно. Концептуальная, скучная проза. Она, эта любовь его несчастная, как бы образ России. Россия, обольщенная Западом. Захваченная бандитами. Она там бандиту как бы принадлежит… И вот они несутся вместе с этим бандитом на своем мерседесе, на своей американской мечте, ну и врезаются, не вписываются, так сказать, в крутой российский поворот… Какой-то там внутри мерседеса главный мафиози расшибается в лепешку, Сыч какой-то… Ну и она вместе с ним. А в конце подрастает девочка Надежда, в Бога верит… Дескать, новая Россия…

— Мне сюжет нравится, — задумчиво сказал Родионов. — Если это еще и хорошо написано, художественно, изобразительно…

— Это написано прежде всего злобно по отношению к новой жизни. Я же вам говорю, консерватор ужасный. Даже Грыбова там критикует, не говоря уже о Малевиче.

— На Грыбова замахнулся? — удивился Пашка.

— Деревенщина, — выругалась дама. — Все никак вытравить не можем из людей.

— Да, люди ужасны, — согласился Родионов. — И ведь до чего дошли! Я нынче в одной московской газете вычитал, что в одном и том же доме, одни и те же квартиры стоят по-разному. Те квартиры, чьи окна выходят на памятник, который недавно установил на Кутузовском Грыбов, помните этот выразительный монумент?

— Да-да. «Безобразная красота страдания». Ну и что же?

— Так вот квартиры, окна у которых выходят на этот монумент, стоят ровно в два раза дешевле, чем те, откуда монумент не виден. Памятник, конечно страшен для обыденного сознания, но не настолько же…

— Не понимают, — сокрушенно сказала дама. — Им Васнецова подавай, Репина… Всегда-то мы на два шага позади цивилизации. Взять ту же Пасху и тут мы на целую неделю отстаем от всей Европы. Все за старый стиль держимся…

— То же самое и по радио сегодня говорили, — задумчиво произнес Родионов. — А самого главного не сказали, как всегда. Думаю, что и не скажут…

— Что вы имеете в виду? — заинтересовалась собеседница.

— Огонь-то к ним не вышел, хоть они и встретили, — сказал Родионов. — Вы-то хоть знаете, что вот уже много веков на нашу Пасху из Гроба Господня выходит Благодатный огонь. И так каждый год…

— Что-то такое смутно слышала.

— И выходит Огонь только на православную Пасху, то есть на нашу с вами. По старому стилю. Так что, я думаю, тут лучше держаться за старый стиль. К ним-то Огонь ни разу не вышел, а к нам каждый год, и так много-много веков…