— Надеюсь, дорогая мадам, вы питаете ко мне хотя бы малую толику доверия. Мне кажется, я доказал свою заинтересованность и старался быть полезным.

— О сэр, мистер Дейнджерфилд, вы были так добры, вы просто наш ангел-хранитель; если бы не вы, сэр, у нас не было бы ни крыши над головой, ни постели; о, дай боже…

— Ну-ну, мадам, это чересчур, не нужно преувеличивать мои ничтожные заслуги; но я готов на них ссылаться, как бы скромны они ни были, поскольку прошу вас о доверии; а теперь, когда вы решились прибегнуть к мудрой и необходимой мере, пожалуйста, ни слова не говорите о ней никому, кроме меня. Я отправлюсь в город, чтобы подготовить визит доктора, и вскоре, надеюсь, у вас появится настоящий повод для благодарности — не мне, мэм, а Небесам.

Мистер Дейнджерфилд пересек мост, проехал немного по Палмерзтаунской дороге и, прежде чем продолжить путь в город, спешился у крыльца Белмонта и спросил генерала. Генерала не было. Тогда он спросил мисс Ребекку Чэттесуорт. Да, она была на месте — в гостиной. И мистер Дейнджерфилд, белоголовый и жилистый, легким шагом поднялся по лестнице.

— Мистер Дейнджерфилд, — выкрикнул Доминик, распахивая дверь, и незадачливый пожилой поклонник скользнул внутрь.

— Мадам, ваш покорный слуга.

— О, мистер Дейнджерфилд! Очень рада, сэр, — отозвалась тетя Бекки, величественно приседая, и протянула гостю свою тонкую, унизанную кольцами руку; тот галантно взял ее, вновь с улыбкой поклонился и сверкнул очками.

Тетя Бекки положила том Ричардсона. Она пребывала в полном одиночестве, если не считать обезьянки Гоблина с серебряным обручем на талии, к которому была прикреплена цепь, двух собачек породы короля Карла{187} (они вначале подняли лай, а потом затихли) и серого попугая, сидевшего на жердочке в окне-фонаре и настроенного, по счастью, не слишком словоохотливо. Таким образом, двое представителей рода двуногих смогли побеседовать без особых помех. Мистер Дейнджерфилд сказал:

— Я счастлив, что застал вас, мадам, ибо, несмотря на постигшее меня разочарование, в отношении мисс Ребекки Чэттесуорт на мне лежит долг благодарности; будучи бессилен его оплатить, я, по крайней мере, признаю его наличие; не исполнив этой обязанности, я уехал бы из Ирландии с тяжелым сердцем.

— Что за хлыщ, что за хлыщ! — вмешался попугай.

— Вы чересчур высоко цените мое скромное содействие. Я и сама переоценила свое влияние на молодую леди; но к чему так рано говорить об отъезде, сэр? Быть может, в самом скором времени наступят перемены.

— Врешь, собака! Врешь, врешь, врешь, — сказал попугай.

— Мадам, — покачав головой, возразил мистер Дейнджерфилд, — это тщетные надежды. Время углубит мои морщины, но не уменьшит ее отвращения. Я окончательно отчаялся. Если бы оставалась хоть искорка надежды, мне бы и в голову не пришло уехать из Чейплизода.

Наступила продолжительная пауза, лишь попугай время от времени повторял: «Врешь, врешь, собака, врешь».

— Разумеется, сэр, если шансы невелики, а время дорого, то лучше всего отправиться туда, куда вас призывают дела или удовольствия, — проговорила с легким оттенком высокомерия тетя Бекки.

— Что за хлыщ! — сказал попугай. — Врешь, собака!

— Ни дела, ни удовольствия, мадам, меня не призывают. Мое положение здесь было в высшей степени неприятным. Покуда меня одушевляла надежда, я мало считался с тем, что обо мне скажут или подумают, но заверяю вас честным словом: надежда ушла; мне невыносимо долее созерцать сокровище, которого я по-прежнему жажду, но которым никогда не буду владеть. Чейплизод, мадам, сделался мне ненавистен.

Тетя Бекки, высоко вскинув подбородок, молча поправляла на каминной полке двух китайских мандаринов — сначала, очень бережно, одного, потом другого. Воцарилось молчание, пока не взвизгнула одна из собачонок, а давшая ей пощечину обезьяна, гремя цепью и вереща, вскочила на спинку кресла, в котором сидел угрюмый посетитель. Мистер Дейнджерфилд ударил бы зверя, но не знал, как к этому отнесется мисс Ребекка Чэттесуорт.

— Итак, мадам, — произнес он, внезапно поднимаясь, — я нахожусь здесь, чтобы высказать величайшую благодарность за поддержку моего несчастливого сватовства, от которого я отныне навсегда отказываюсь. Я отбуду в Англию, как только позволят дела; и как я не держал в секрете своего сватовства, так не стану скрывать, что побуждает меня уехать. Я человек искренний, мадам; все вокруг знали о моих упованиях, и я не намерен подыскивать предлогов для отъезда; я просто приподниму шляпу и склонюсь перед волей судьбы — несчастный, потерпевший крушение.

— Avez-vous dine, mon petit coquin?[64]— сказал попугай.

— Что ж, сэр, не стану отрицать, что для такого решения у вас есть причины; быть может, это дело так или иначе нужно завершить, хотя ваше намерение застало меня врасплох. Племянница оказалась крайне несговорчива — должна признать, предвижу, что в ближайшее время она не передумает; я, право, ее не понимаю — похоже, она сама себя не понимает.

Губы мистера Дейнджерфилда едва не тронула одна из его мрачных неловких улыбок, очки цинично сверкали, а сзади, за спиной, по-свойски самодовольно ухмылялась черная обезьяна. Разочарованный джентльмен думал, что очень хорошо понимает мисс Гертруду.

— Мне казалось, — произнесла тетя Бекки, — я подозревала… а вы?., что некий молодой джентльмен из здешних…

— Подобрал ключи к сердцу молодой леди? — спросил Дейнджерфилд.

— Да, и, как я понимаю, вы догадываетесь, кого я имею в виду.

— Кого… ради бога, мадам?

— Как же, лейтенанта Паддока, — ответила тетя Бекки, вновь поправляя фарфоровые статуэтки на каминной полке.

— Да?.. Действительно?.. Мне и в голову не пришло.

О самых обычных вещах Дейнджерфилд говорил иной раз таким тоном, что собеседник ощущал непонятное смущение и неловкость, поскольку слова Дейнджерфилда сопровождал, словно приглушенное эхо, скрытый смысл; тетя Бекки слегка зарделась и приняла высокомерный вид, но через минуту беседа потекла дальше.

— Я о многом печалюсь, мисс Чэттесуорт, покидая эти края, и прежде всего о том — поймите меня правильно, я никогда не льщу, — что лишаюсь вашего общества. Ваши мнения, планы нередко бывали мне чрезвычайно интересны. Поскольку желания мои не сбылись, мне предстоит в скором времени встреча с милордом Каслмэллардом; я приложу все силы, чтобы уговорить его предоставить место для строительства и камень из каменоломни; я надеюсь, хотя я больше не здешний житель, вы позволите мне пожертвовать на ваше начинание пятьдесят фунтов.

— Сэр, хотела бы я, чтобы все были такими же радетелями об общественном благе и милосердными самаритянами{188}, как вы, — сердечно воскликнула тетя Бекки. — Я слышала, как вы были добры к несчастному семейству доктора Стерка, этого бедняги!