«Здесь, внизу, у нас всё другое. Оставайся, будем играть вместе. И тогда тебе не будет больно».

Только их тут двое, карликов с лицами ангелов, такими, какими он видел их в медальоне.

– Я не могу, – говорит Дюба. – И вам бы пора уже уйти. Не могу, я обещал, мне надо наверх.

Они начинают хохотать:

– Попробуй!

Дюба нащупывает под собой гладкую поверхность лестницы, она становится твёрже, за неё уже можно ухватиться, сейчас, сейчас…

– Попробуй! Только тогда не хнычь от боли. Сам виноват! Тогда мы поиграем с тобой по-другому.

Дюба делает попытку подтянуться, доска лестницы вроде бы только что стала твёрже под его пальцами, только она пытается куда-то перевернуться, и Дюба может просто сползти, слететь с неё, а карлики начинают вгрызаться в его открытые раны, в его горло, где теперь боль разливается расплавленным железом. И это конец. Они не выпустят его отсюда. Дюба без сил, он просто лежит. Наверное, они правы – он не сможет, он сплоховал, и лучше ему остаться здесь, где покой и где не будет больно. Не так и плохо, и, может, ему ещё понравится играть с ними – здесь, внизу, много всего интересного, и даже где-то папаха с костылями, которые должны были забрать жизнь командира, да оставили его без ног.

– Вставай, поднимайся, хотя бы насколько сможешь, – говорит себе Дюба, а может, это его розовый слон, как тогда, в госпитале, когда он вытащил его из зловонной трясины, тьмы. – Поднимайся, надо выбраться отсюда, ты обещал.

Конечно, это его розовый слон. Не пыльная доска лестницы под пальцами, а хобот старого друга, который вытянет его отсюда, потому что Дюба обещал. И хоть карлики-ангелы будут бесноваться и грызть его, и, возможно, он умрёт от боли, но сейчас он поползёт вверх. Пока хватит сил…

Дюба открыл глаза. Розовый слон, старый верный друг, растаял в воздухе, но ему вдруг стало значительно легче. Одежда насквозь пропиталась потом, но сознание не плыло больше.

– Ты не криворотыйкрючконос! – услышал он. Эта женщина снова была здесь, стояла и, склонив набок голову, сонно смотрела на него.

– Нет, – сказал Дюба. И вспомнил про молоток за поясом брюк.

– Ты его прихвостень, – догадалась она. – Тогда ты мне не нужен.

– Не нужен, – согласился Дюба.

– Я разберусь с ним, и тогда ты тоже уйдёшь, прихвостень.

Она развернулась и, качнувшись, направилась прочь, даже не затворив за собой дверь.

Дюба посмотрел ей вслед и прислушался. Видимо, он пробыл в отключке совсем недолго. Разговор командира и того, кто прибыл с Вангой, всё ещё продолжался. Дюба увидел идущую вдоль стены вертикальную трубу и понял, что успеет. Как бы ему ни было сейчас больно, он поднимется к окошку и разобьёт стекло молотком.

– Я обещал, – прошептал Дюба.

…Ванга знала, что Сухов обладал превосходной реакцией. И был очень неплохим стрелком. В служебном тире у них это даже превратилось во что-то типа игры: тот, кто хоть раз не положит пулю в яблочко, вечером платит за пиво. Иногда проставлялся Сухов, но чаще Ванга. Сегодня ей пришлось убедиться, что Игорь Рутберг не уступает Сухову в скорости реакции, а, пожалуй, и превосходит его.

– Где моя дочь, ублюдок? – сказал Сухов, делая шаг вперёд. Служебный макаров уже извлечён из кобуры. Ванга тут же потянулась за своим оружием. И увидела это. Ствол с глушителем образовался в руках Игоря Рутберга внезапно, словно это был какой-то фокус на шоу иллюзионистов. Только что в короткий миг все эфемерные соломинки окончательно порвались. Игорь держал ствол обеими руками, направив его ровно в лицо Сухова. И был совершенно спокоен. Как будто так управляться с оружием было для него привычным делом. Ванга, справившись с изумлением, взяла Игоря Рутберга под прицел. Показалось, что мгновения, пока они так втроём стояли, тянутся бесконечно. Лишь холодок, и капельки пота на лбу, о которых никто не знает. Наконец Игорь чуть пошевелился:

– Патовая ситуация, – заметил он. – Точнее, цугцванг. Ну, и что будем делать?!

Холодок… Он практически повторил слова Форели. Ванга шмыгнула носом и тоже пошевелилась.

– Игорь, ты… – изумление, оказывается, всё-таки не покинуло её: она видела его каким угодно, мужчину, которого собиралась бросить, но Игорь и оружие всё же не укладывались в голове, как и многое другое сегодня не укладывалось в голове и сердце; и Ванга, лишь указав стволом на очевидную вещь, произнесла: – Глушитель?

– Спокойно, дорогая. Сейчас лучше всем поспокойней.

– Ты многого не знаешь о нём, – ровно произнёс Сухов. – Спецподразделение. Секретное. Бывший офицер.

– Неплохо, следак Сухов, знаешь свою работу, – похвалил Игорь Рутберг, усмехнулся и подмигнул им. – Не бывает бывших.

– Ты – бывший, – холодно, но без угрозы сказал Сухов.

– Кэтрин, дорогая моя, ты станешь в меня стрелять?

– Если понадобится, – сказала Ванга.

– А я нет! Даже если понадобится, вот в чём между нами разница. Там, в доме, Дюба, да?

Ванга быстро кивнула.

– Вот куда он пропал, – понял Игорь Рутберг. – Дюба, тёзка… Он исчез с камер наблюдения, когда шёл к реке. Теперь ясно, – вздохнул. – Я скажу вам, что будет: возможно, Ванга ещё и успеет меня зацепить, хотя вряд ли, но для тебя, следак Сухов, при всём уважении, – без шансов. Я буду быстрее. Подумай об этом и о дочери, которую пришёл забирать.

На мгновение дыхание Сухова застыло, и указательный палец чуть теснее прижался к спусковому крючку.

– Тс-с-с, следи за пальчиками, – насмешливо напомнил ему Игорь Рутберг. – Очень-очень спокойно.

– Где девочка? – быстро произнесла Ванга.

– Здесь. С ней всё в порядке, – немедленно отозвался Игорь Рутберг, не сводя взгляда с Сухова; кивнул, вроде как даже с одобрением, Ванге. – Не сделайте её сейчас сиротой.

Сухов помедлил. Он видел, с какой скоростью в руках Рутберга появился ствол. Даже если Сухов успеет открыть огонь первым, ему не избежать ответного выстрела.

«Ксюха», – подумал он. И спросил:

– Что ты предлагаешь?

(Ксюха, ты здесь, рядом)

– Сделку с дьяволом, – снова усмехнулся Игорь Рутберг. Сухов видел, как в его глазах пляшут огоньки.

Ванга увидела кое-что другое. Не только то, как все камеры видеонаблюдения развернулись и смотрят на них. Ещё кое-что. Сумела различить за распахнутыми настежь дверьми в прохладной темноте дома.

Женщина, прозванная с лёгкой руки писателя Форели «Мадам», стояла над постелью своей спящей сестры и задумчиво изучала её разбитое лицо.

– Криворотыйкрючконос, – пробормотала она.

Брат не пожалел на разноцветного ангела её лекарства, и теперь она крепко спит. Мадам повела носом – какая уродина! Эта спящая принцесса насквозь пропитана тьмой, притащила с собой своего прихвостня, и из-за неё теперь всё разрушится. Уродина, такая же мерзкая давалка, как и эта ноющая похотливая сучка! Все давалки одинаковы. Но теперь она найдёт на них управу, и брат больше не остановит её. Давно надо было! Тогда она послушала брата, но теперь ей придётся защитить и его. Потому что криворотыйкрючконос здесь, в доме, весь дом стал им, и он привёл с собой прихвостней, которые угрожают во дворе брату.