— А что тут такого? — удивленно вскидывает брови герцог. — Жизненная ситуация может повториться с порывистыми, несдержанными молодыми людьми.

Почему у меня такое ощущение, что он намекает на мою ночевку в спальне жениха? Или это совесть проснулась, раз во всем вижу скрытый укор?

— Зачем мне вспоминать о перипетиях жизни предка? Не вижу причины, — невозмутимо возражает Аестас.

— Как скажешь, внук, как скажешь…

Тем не менее после завтрака жених уходит к деду в кабинет. Я мучаюсь в догадках, думая, о чем они разговаривают и что за история приключилась с Александром Отважным, раз о нем вспоминают.

Удовлетворить любопытство не получается — покинув кабинет герцога, Аестас отправляется в город и возвращается поздно ночью. Все это время я не грызу ногти в нетерпении только потому, что помню, как некрасиво, если у целительницы неухоженные руки.

Хочу попытать Эйнара, куда отправили его кузена и чем знаменит Александр Отважный, но новоявленный граф не выходит из своих покоев. Ричарду, к сожалению, история чужого семейного древа известна плохо.

Забываюсь тревожным сном после полуночи прямо в кресле у камина. И вскоре просыпаюсь, потому что кто-то забирает из рук справочник по травам Ирдии.

— Извини, не хотел тебя будить, — сокрушается Аестас. — Надеялся, что смогу осторожно уложить в кровать.

— Давай сделаем вид, что я еще сплю? — предлагаю лукаво.

Усмехнувшись, жених включается в игру. Аккуратно перенеся на разобранную постель, укрывает одеялом и собирается уйти.

— А поцеловать?

Он наклоняется — и я коварно дергаю его на себя. Обхватив парня за талию высвобожденной из-под одеяла ногой, заявляю:

— Все, теперь ты мой пленник, не отпущу до утра.

— Хорошо, уговорила. — Жених устраивается рядышком. — Только, чур, будем спать. Завтра тяжелый день.

Сонливость вмиг слетает.

— Почему? Случилось что-то плохое?

— Случится. И хорошее.

Односложные ответы сердят.

— Не томи меня, пожалуйста!

Ласково отводя с моего лица прядь волос, Аестас ошарашивает:

— Меняю рассказ на свободу. — И прежде чем начинаю дуться как мышь на крупу, добавляет: — Тебе нужно выспаться, а я буду только мешать. Пообещай, что позволишь магиссе усыпить себя.

Бабочка, светящаяся в полутьме, тотчас снимается со стола и подлетает к нам. Врут, когда утверждают, что магиссу настраивают на одного человека. Ничего подобного! Эта слушается и того, кто ее мне подарил.

После дня ожидания торговаться нет сил, и я соглашаюсь.

— Соня, завтра состоится наша свадьба.

— А?..

— Разрешения не спрашиваю.

— Почему, Аестас?

Нависающий надо мной жених ласково целует в уголок губ:

— Потому что ты согласилась стать моей женой еще в Туманной долине.

— Нет, я не о разрешении, а о сроке свадьбы! — объясняю нетерпеливо.

Несколько секунд он дразнит молчанием.

— Аестас! Так нельзя, я помру от любопытства!

— Тихо, Сонь, а то ползамка сбежится на твой крик и свадьба состоится уже ночью, — подтрунивает он.

Я пыхчу, как оторванный от миски с молоком ежик, и жених, легонько щелкнув по носу, соизволит прояснить ситуацию:

— У нас будет две свадьбы. Первая — тайно, в доме святой Виржии, покровительницы женщин. Вторая — как полагается, через три года, в столичном храме Создателя. Деду не по нраву наши совместные ночевки, он переживает, что история может повториться.

— История Александра Отважного?

— Да. Предок решил отдать долг Отчизне, прежде чем повести невесту в храм. И пропал в горах. Девушка верила, что он жив, но вынуждена была выйти замуж — у нее стал расти живот…

Я ахнула:

— Она ждала от Александра ребенка?

— Да. Ее супругом стал младший брат Отважного, который не мог оставить в беде будущую мать наследника рода Монтэм. За два года, что они прожили вместе, чужая невеста стала любимой женой. И когда Александр вернулся, его ждала неприятная неожиданность.

— Бедный…

— Недальновидный, — поправляет Аестас. — Нужно думать о своей женщине, прежде чем отправляться на подвиги. Женись он на ней хотя бы тайно, после его исчезновения девушка могла бы предъявить брачную метку и дождаться его возвращения, спокойно растя их сына.

— Чем закончилась история?

— Если опустить рассказ о метаниях троицы, то отказом Александра от титула в пользу брата.

— Грустная история.

— Зато очень поучительная. Я удовлетворил тебя, моя любопытная?

Как-то двусмысленно звучит фраза, но я, промолчав, киваю.

— Тогда спи, Соннэя.

И, одарив целомудренным поцелуем в лоб, он уходит. Магисса же, пользуясь тем, что я задумчива и невнимательна, пикирует на подушку. И через считаные секунды я против воли засыпаю.

Утро начинается с паники. Я не знаю, что мне надеть на церемонию! И это притом, что гардероб обновила сначала вместе с мамой, обойдя лучшие магазины готовой одежды, затем расстаралась портниха, обшивающая семейство Монтэмов. Она так радовалась возможности шить для девушки, а не только скучные одеяния для мужчин, что перестаралась. Сдается мне, в академию смогу ходить, каждый день надевая под мантию новое платье.

Мечусь я от полки к полке, от вешалки к вешалке, пока не вижу ЕГО. Экспериментальное платье из видоизмененной магией ткани. Днем простое, но элегантное, а при искусственном свете изумительно прекрасное. Цвета аметистов, вечером оно покрывается серебряным растительным орнаментом и десятками сверкающих бабочек, которые, кажется, вот-вот взмахнут крылышками и слетят с материи.

Немного успокоившись, даже заставляю себя позавтракать, а затем и пообедать.

Дуэнья что-то чует: поглядывает подозрительно, а после обеда и вовсе превращается в мою вторую тень. В какой-то момент я не выдерживаю преследований нахальной шпионки и набрасываю на нее чары сна. Все вздыхают с облегчением, когда упавшая на диванчик эрдесса заливается громким храпом.

— А что? Отличный выход! — довольно потирает руки герцог. — Собирайтесь, дети мои, нам пора.

Замок на горе покидаем с женихом в разных каретах. Со мной едет герцог, с Аестасом — его братья. Ради такого события Эйнар выходит из добровольного заточения.

Дом святой Виржии, точнее скрытый от глаз прихожан зал, встречает нас прохладой и тишиной.

Саму церемонию помню смутно. В чернильно-синем камзоле граф Фрайд сосредоточен и торжественен. И при этом ласково гладит мою дрожащую ладонь — это врезается в память навсегда.