– Думаю, от двадцати до двадцати пяти. Мистер Кливленд и его ближайшее окружение поедут в ландо. Видные чикагцы лезут, как тараканы из щелей, и все они хотят участвовать в президентской процессии. Про себя я знаю одно: сколько бы экипажей ни было, мой поедет последним.

– Почему? – осведомился Холмс.

– Потому что мне достанется больше всего аплодисментов и приветственных возгласов из толпы, – ответил Харрисон. Судя по тону, он не хвастался, а просто констатировал факт. – Если я поеду впереди, президент их услышит, а я не хочу ранить его чувства.

– Есть ли у ландо крыша? – спросил Драммонд.

– Откидная, – сказал Харрисон. – Она будет убрана, чтобы президента видели отовсюду, даже из окон верхних этажей. Разумеется, если не будет дождя.

– Лишь бы пошел дождь, – пробормотал Драммонд себе под нос.

– Да, вот что, господин мэр, – сказал Бонфилд. – Мистер Холмс сообщил мне, что знает, где сейчас находится Рудольф Шнаубельт… бомбист с Хеймаркет-сквер.

– Мне можете не напоминать, кто такой Шнаубельт, черт подери! – рявкнул Харрисон. – Мне этот гад ползучий и без того по ночам снится. Так где он, по вашему мнению, мистер Холмс?

– Я абсолютно точно знаю, где он. – И Холмс сообщил мэру адрес дома и фабрики Шнаубельта в Буэнос-Айресе.

– Чтоб мне провалиться! – воскликнул Харрисон. – Бонни, можете отрядить своих ребят в Буэнос-Айрес за этим мерзавцем?

– У нас с Аргентиной нет соглашения о выдаче преступников, господин мэр.

– Знаю, черт побери! Я имел в виду съездить туда, засунуть его в мешок, привезти в Чикаго, судить честным судом и повесить при большом стечении народа.

– Если аргентинские власти о таком узнают, может случиться война, – вполголоса заметил Бонфилд.

– Не хотелось бы дожить до того дня, когда Штаты не смогут навалять какой-нибудь сраной Аргентине, – сказал Харрисон. – Ладно, Бонни, может, просто отправим кого-нибудь пристрелить падлу. Пиф-паф! И фотография трупа в чикагских газетах. Простенько и со вкусом.

– Давайте поговорим об этом позже, – сказал Бонфилд.

– Верно! – рассмеялся Харрисон. – Со мной в экипаже едет мой любимейший литературный герой, к которому у меня куча вопросов. Скажите, мистер Холмс, в «Знаке четырех» вы боретесь со скукой, вводя себе семипроцентный раствор кокаина. Это правда?

– Я избавился от этой привычки после того, как мой друг доктор Ватсон убедил меня, что… как он тогда сказал?.. что игра не стоит свеч. – Холмс не счел нужным упомянуть утреннюю инъекцию более сильного героического лекарства или тот факт, что до конца дня намерен повторить ее еще дважды.

– Замечательно! – воскликнул Харрисон. – Тогда скажите, если вопрос не слишком бестактный: думаете ли вы, что у мисс Мэри Морстен в том же приключении были романтические виды на вас? И что за доктора Ватсона она вышла, как говорится, в утешение?

Холмс глянул на чистое небо и вздохнул. Поездка обещала быть очень долгой.

Среда, 12 апреля, 15:20

– Могу ли я чем-нибудь облегчить ваше самочувствие? – спросил Джеймс.

– Купите шестизарядный револьвер сорокового калибра, чтобы я выпустил себе мозги, – ответил Сэм Клеменс. – А лучше, поскольку я законченный трус, какой-нибудь безболезненный яд со вкусом лимонада.

– Что-нибудь другое за вычетом названного? – спросил Джеймс.

Он сидел на стуле у окна в нескольких футах от кровати, на которой лежал Клеменс в ночной рубашке. На прикроватном столике теснились склянки с лекарствами и недопитые стаканы, на свободном стуле валялась кипа газет.

– Доктор говорит, у меня обычный грипп, и уже полторы недели каждый день обещает, что завтра я выздоровею, – сказал Клеменс, через каждые несколько слов разражаясь кашлем. – Другой врач смотрел меня, нашел воспаление легких и посоветовал, учитывая мой преклонный возраст… пятьдесят восемь лет… написать завещание и пригласить гробовщика снять мерки. Больше всего мне хочется стравить этих эскулапов между собой и посмотреть, кто останется в живых.

Джеймс улыбнулся.

– А что вообще привело вас с мистером Холмсом в отель «Грейт-Нортерн»? – Клеменс отложил сигару, наполнявшую номер зловонным дымом, отпил лекарство из стакана, скривился от горького вкуса и вновь сунул сигару в рот.

– Его выбрал Холмс, – ответил Джеймс.

У Клеменса был угловой номер с тремя высокими окнами в эркере. Джеймс открыл все три, чтобы впустить относительно чистый чикагский воздух. Гостиница стояла на углу Джексон-стрит и Дирборн-стрит – этим познания Джеймса о топографии Чикаго пока и ограничивались.

– Он услышал, как портье велит коридорному отнести вам в номер свежий графин воды с лимоном, – добавил Джеймс. – Так я узнал, что вы здесь. Я удивился. Потом мне сказали, что вы болеете, и я решил вас навестить.

– Очень мило с вашей стороны, – сказал Клеменс и закашлялся. Кашель у него был влажный, булькающий, и Джеймс отодвинулся чуть ближе к окну. – Я намерен завтра уехать в Нью-Йорк, пусть даже и в гробу с куском лимбургского сыра на груди для правдоподобия. Возможно, я приглашу вас принять участие в моей похоронной процессии.

Клеменс опять закашлялся, допил лекарство из стакана и вновь наполнил его цветной жидкостью из бутыли объемом в кварту.

– Это сироп от кашля? – спросил Джеймс.

– В некотором смысле, – ответил Клеменс и отпил еще один большой глоток. – Это лауданум. Жидкий опиум. Дар богов. Мой второй врач запросто выписывает его бочонками. Ничто другое мне от кашля не помогает.

«Поразительно, – думал Джеймс. – Холмс каждый день впрыскивает себе новое героическое лекарство, а Клеменс – Марк Твен! – спешит превратить себя в опиомана».

– Успели вы сделать в Чикаго свои дела? – спросил Джеймс. – В Хартфорде вы говорили нам, что должны тут кое с кем повидаться.

Клеменс фыркнул:

– Я обошел всех, кто мог бы инвестировать в наборную машину Пейджа, но они такие мелочные скряги… Желают непременно увидеть работающий образец. Им втемяшилось получить свои деньги назад с процентами.

– А у Пейджа нет работающего образца?

– Раз в две недели он сообщает мне, что сделал прекрасную рабочую модель, – сказал Клеменс. – Я тут же срываюсь с места, но стоит мне приблизиться к нему на пятьдесят миль, либо машина перестает работать, либо Пейдж решает ее разобрать и как-то еще улучшить. Он в Чикаго, открывает вторую фабрику по производству своих машин, хотя и первая-то еще не выпустила ни одной.

– Вы с ним виделись в этот ваш приезд?

Клеменс допил лауданум и вновь наполнил стакан из бутыли.

– Он на редкость предупредителен. Навещал меня в гостинице по меньшей мере шесть раз, просиживал у моей постели по нескольку часов.