фальшивую улыбку и пойти завоевать преданность своим обаянием, — сухо поправил я, не глядя на нее, но она решительно шагнула в мою зону видимости.

— Я знаю, что ты все еще горюешь, щенок, — мягко сказала она. — Но сейчас действительно пришло время снова начать думать о будущем. Мы должны восстановить то, что было потеряно. Если ты не хочешь сегодня заниматься связями с общественностью, то, может быть, ты уделишь немного времени разговору с Ксавьером, когда он освободится от этой унизительной повязки?

Ксавье снова пролетел над нами как раз в этот момент, его голова позорно повисла, когда он услышал, как моя мама произнесла эти слова.

— Посмотри, что ты наделала, — с шипением сказал я, указывая на грустного маленького Ксавье в небе. — Конечно, это стыдно. Даже унизительно…

Ксавье жалобно заскулил, видимо, услышав мои слова, когда он снова проплывал мимо. Черт, лошадиные уши оказались более острыми, чем я предполагал.

— Но парень заслуживает того, чтобы летать там, наверху, сколько захочет, пиная свои маленькие копытца и вспоминая, каково это — парить в облаках, пока не потерял крылья, — продолжал я, поднимаясь на ноги и глядя на маму. Она была высокой, но я все-таки выше. — Может быть, мы все заслуживаем того, чтобы вспомнить хорошие времена. Может быть, я хочу полетать в этой упряжке.

— Ты не посмеешь, — вздохнула она.

— Посмею. Я бы поднялся в этой упряжке, и мне было бы все равно, насколько позорно, унизительно, постыдно и разрушительно для репутации это будет выглядеть, — гордо сказал я, услышав, как Ксавье снова скорбно заскулил в ответ на мои слова.

Ксавье начал кусать ремни, чтобы освободиться от них, злобно поскуливая на Софию и Тайлера, но они, казалось, не слышали его. Он перешел обратно в свою форму фейри, как будто думал, что это может освободить его, но вместо этого он перевернулся вверх ногами в ремнях, голый, как новорожденный, с развевающимися руками и его украшенным драгоценностями членом, развевающимся на ветру.

— Аргх! — закричал он, кувыркаясь вправо и влево, пока Тайлер и София продолжали летать огромными кругами, не замечая кровавой бойни, разворачивающейся под ними, пока они сосредотачивались на том, чтобы удержаться в воздухе.

Ксавье схватился за ремни, сумев отстегнуть одну сторону, но от этого он повис еще более неуклюже, и все это соскользнуло вниз и зацепилось за его задницу. Он перевернулся на спину, задница оказалась высоко в воздухе, а руки отчаянно тянулись к другой пряжке, которая закрутилась и уперлась в основание позвоночника.

— Кто-то должен ему помочь, — сказал я, печально покачав головой.

— Ты должен помочь ему, — настаивала мама, и я понял, что она права, поднял руку и послал порыв воздуха, чтобы попытаться снова повернуть его в вертикальное положение. Упс. Я мог бы помочь раньше. Мой мозг сегодня был так раздражен. Он все время витал в придуманном мной маленьком мирке под названием Калария, где Калеб был влюблен в меня, целовал меня и называл хорошим щенком, лаская мои яйца.

Отвлекшись на свои мысли, я запустил свою магию слишком сильно, отправив Ксавье в дикое кружение, вместо того чтобы успокоить его, и он закричал от ярости, проносясь мимо моей головы, как торнадо.

Я быстро выправил магию, удерживая его на месте и расстегивая пряжку, чтобы освободить его силой воздуха. Он кувыркнулся, и я поймал его на маленькое облако, доставив его вниз, чтобы он приземлился у меня под боком, и оставив пушистое облако на месте, чтобы прикрыть его причиндалы. Его щеки были ярко-красными, и он выглядел готовым вырыть себе яму и исчезнуть, или, может быть, ударить меня по лицу, я не был уверен.

— Вот так, приятель, — сказал я, похлопав его по плечу, и он отпихнул меня, фыркнув от ярости.

— Ты придурок, — огрызнулся он.

— Да, я, э-э, должен взять вину на себя, — сказал я, бросив на него виноватый взгляд. — Но с другой стороны, ты выглядел там великолепно. Действительно круто.

Он бросил на меня взгляд, который говорил, что он знает, что это была самая очевидная ложь, которую я когда-либо говорил, и он был прав.

— Ксавье, это было… что-то, — сказала мама, ярко улыбаясь, ее голос был окрашен фальшивым энтузиазмом.

Я посмотрел на нее и увидел в ее манерах столько себя. Фальшивые улыбки, которые были нарисованы так густо, что сквозь них ничего нельзя было разглядеть. Я мог видеть только потому, что она научила меня этому мастерству, и я знал ее достаточно хорошо, чтобы понять, когда она фальшивит. Мне надоело, что я всегда должен вести себя так, будто все идеально, будто я храбрый, счастливый, всегда оптимистичный человек, на которого люди полагаются, чтобы поддерживать свой собственный дух. А как же мое состояние духа? А как же тогда, когда я был уничтожен, и каждая вынужденная улыбка, которую я втискивал в свои щеки, отламывала свежий, сочный кусочек моей души?

Всю мою жизнь каждое мое действие тщательно отслеживалось, реакция, которую я получал от новостных статей, требовала большей или меньшей части моей личности, пока не наступили времена, когда я даже не знал, кто я такой, когда стоял на сцене мира. Единственное время, когда я был свободен от этого, было в компании Наследников, а в последнее время — в компании Вега и моих новых друзей. Я не был готов вернуться к тому, чтобы корректировать каждый свой шаг, который мог бы разозлить массы. К черту массы. Они могут подождать, пока я не закончу горевать.

Ксавье отвернулся, схватил на ходу свою одежду и пошел по дорожке, ведущей к Замку Р.А.М.П., облако все еще висело вокруг его задницы.

— Иди за ним, — посоветовала мама. — И попытайся уговорить его занять место Дариуса и стать Повелителем Огня. Я знаю, это трудно, но мы на войне. Пришло время ему принять в ней участие.

Ярость пронзила мою грудь, и я зарычал на нее, демонстрируя своего Альфу.

— Ему не нужно место Дариуса. Оставь его свободным, кого это волнует? — огрызнулся я.

— Ты не в себе, — прорычала она, создавая вокруг нас заглушающий пузырь на случай, если какой-нибудь любопытный повстанец окажется достаточно близко, чтобы услышать нас. Как будто мне было на это не наплевать. — Сегодня нам сообщили, что Линда Ригель получила должность Верховного Советника в новом суде, который создал Лайонел.

Я побледнел от этого небольшого отрывка информации, посмотрев на Макса и его отца, которые, казалось, вели серьезный разговор в заглушающем пузыре, несомненно, обсуждая, что это значит. Мачеха Макса была королевской стервой, и мы все это знали, поэтому я сомневался, что