— В Нью-Йорк?

— Нет, болван. Теперь мы живем тут, в Сан-Диего. Тут красиво. Отличный город.

— У нас команда сбилась, — подхватывает О'Боп. — Я, Персик, Персик Маленький, Микки. А теперь вот и ты еще.

— Нет, — мотает головой Кэллан, — я с этим дерьмом завязал.

— Ага, — вмешивается Персик, — сейчас ты, конечно, только богоугодными делами занимаешься. Слушай, потолкуем об этом позже. А теперь надо вытащить тебя из запоя, впихнуть в тебя приличную еду. Немного фруктов — ты не поверишь, какие тут фрукты! И не только персики. Тут тебе и груши, и апельсины. А грейпфруты такие розовые и сочные, лучше даже секса, точно. О'Боп, кинь своему дружку одежку, надо увезти его отсюда.

Кэллан пьян, а потому уступчив.

О'Боп сгребает кое-какое его барахло, и Персик выводит Кэллана.

Кидает сотняжку на стойку дежурного и говорит, что по счету уплачено, сколько там набежало, не важно. Всю дорогу до машины — а Персик купил себе новый «мерседес» — О'Боп с Персиком расписывают Кэллану, как тут здорово, какую богатую жилу они разрабатывают.

Как улицы тут вымощены золотом, приятель.

Да, золотом.

Золотым солнышком лежит в бульонной чашке грейпфрут.

Толстобоким, пухлым, сочным солнышком.

— Съешь, — говорит Персик. — Тебе нужен витамин С.

Персик стал фанатом здорового образа жизни, как и все в Калифорнии. Весит он по-прежнему тонну с хвостиком, но теперь это загорелая тонна с хвостиком, с низким уровнем холестерина. И сидящая на диете из овощей и фруктов.

— Я провожу много времени на толчке, — делится он с Кэлланом, — но чувствую себя, хрен дери, великолепно.

А Кэллан — нет.

Кэллан чувствует себя в точности как человек, который несколько лет был в запое. Препаршиво он чувствует себя, точно сама смерть, если смерть способна чувствовать себя препаршиво. А толстый загорелый Большой Персик сидит тут и пристает к нему с этим дерьмовым грейпом.

— А пиво у тебя есть? — интересуется Кэллан.

— Да, у меня пиво есть. Но у тебя — нет. И ты никакого пива не получишь, гребаный ты алкоголик. Мы сделаем из тебя трезвенника.

— Сколько я уже тут?

— Четыре дня, — отвечает Персик. — И каждая минута с тобой была — ну настоящий восторг: тебя рвало, ты орал, бормотал, нес какую-то ахинею...

Какую ахинею я нес? — гадает Кэллан. Это его тревожит, потому что сны ему снились кровавые, тяжелые. Чертовы призраки — а их много — не желали исчезать, и все тут.

И этот долбаный священник.

Я прощаю тебя. Бог прощает тебя.

Нет, отец. Он не прощает.

— Да, дружище, ни за что не хочу видеть снимок твоей печени, хоть за миллион, — продолжает Персик. — Наверняка похожа она на старый теннисный мячик. Теперь я играю в теннис, я тебе говорил? Каждое утро играю, ну, кроме последних четырех дней, когда я изображал медсестру. Да, играю в теннис. И катаюсь на роликах.

Триста двадцать фунтов Большого Персика на роликах? — думает Кэллан. Это ж что случится, если он грохнется?

— Ага, — подхватывает О'Боп, — мы с грузовика сняли колеса и поставили на них доски.

— Да пошел ты. Мочалка ржавая, — огрызается Персик. — Я здорово катаюсь.

— Люди у него из-под ног так и разлетаются, точно тебе говорю, — подкалывает О'Боп.

— А тебе нужно тоже физические упражнения делать, не только локоть поднимать, — набрасывается Персик на О'Бопа. — Эй, безнадега, лопай свой грейпфрут.

— А его что, нужно сперва очистить? — спрашивает Кэллан.

— Да уж конечно, идиот. Дай-ка мне.

Взяв нож, Персик разрезает грейпфрут пополам, потом аккуратно разделяет его на дольки и снова кладет в чашку Кэллану.

— А теперь ешь его ложкой, ты, тупой варвар. Знаешь, что слово «варвар» пришло от римлян? Означает «рыжеголовый». Это они про вас, ирландцев, говорили. Я видел по — как уж его там — историческому каналу вчера вечером. Классно. Мне понравилось.

Звонят в дверь, и Персик поднимается и идет открывать.

О'Боп ухмыляется Кэллану:

— Персик в этом халате похож на старушку, mamma mia[136], верно? У него даже и титьки есть. Еще б пушистые такие розовые тапки надел с помпонами. Ну честное слово, видел бы ты его на этих роликах. Люди так и шарахаются в стороны! Точно в японском ужастике. Годзилла.

Они слышат, как зовет Персик:

— Идите на кухню, посмотрите, кого принесло.

Через пару секунд Кэллан уже смотрит на Персика Маленького, а тот дружески тискает его.

— Мне сказали, — говорит Персик Маленький, — но я не поверил, пока сам тебя не увидел. Где это ты пропадал?

— По большей части в Мексике.

— А что, у них в Мексике нет телефонов? — спрашивает Персик Маленький. — Не мог позвонить людям, дать им знать, что ты живой?

— Куда ж, интересно, я мог тебе позвонить? — возражает Кэллан. — Ты ж в долбаной Программе защиты свидетелей. Если б я сумел найти тебя, то смогли б и другие.

— Все другие в «Мэрион», — замечает Персик.

Это уж точно, думает Кэллан, ты ж их туда и упрятал. Большой Персик превратился из мафиози старой Школы в самую «певучую птичку» после Валачи. Запихнул в тюрьму Джонни Боя пожизненно, а после него и других. Не то чтобы Джонни Бой протянет в тюряге так уж долго — ходят слухи, что у него рак горла.

Но удачно, что Персик продался копам, потому что теперь Кэллану нечего волноваться, что тот звякнет насчет него Солу Скэки, который конечно же вряд ли доволен, что Кэллан улизнул от дальнейших заказов. Кэллану слишком много известно про дела Скэки — про «Красный туман», его опасно отпускать на волю. Так что очень даже неплохо, что Скэки и Персик не контачат.

Персик Маленький поворачивается к брату:

— Ты вообще кормишь этого парня?

— Да, кормлю.

— Ты не этим дерьмовым грейпом его накармливай. Ты дай ему sausiche[137], копченую ветчину, равиоли. Если сумеешь найти тут. Представляешь, Кэллан, в этом городишке есть «Маленькая Италия», но ты не купишь канноли[138]под дулом пулемета. В итальянских ресторанах тут подают высохшие помидоры. Да чего там! Пара годков тут, и я сам стану как высохший помидор. Здесь вечно восемьдесят три градуса, и солнце жарит даже ночью! Как это они так умудрились сотворить? А? Кто-нибудь даст мне кофе или мне придется заказывать его, будто в долбаном ресторане?