— Так вышла или нет?

— Еще нет, — нехотя сказал Эльтан. — Она обещана.

— Кому?

— Какая тебе в том забота? — не выдержал Эльтан. — Ты lin’yarr.

— Кто знает, может быть после сегодняшнего я стану героем народа. Я ведь помогал Шахране как никто.

Глаза Эльтана загорелись интересом.

— И в чем же ты ему помогал?

Нилан хитро ухмыльнулся.

— Кайране, я конечно lin’yarr, но не думаете же вы, что я расскажу вам то, что не захотел поведать Шахране.

— Однажды кто-нибудь таки не выдержит и укоротит тебе язык.

— Это будет Синай, он уже пытался, — рассмеялся Нилан.

Они протряслись еще двадцать минут и миновали первую стену.

Нилан приподнялся на своем мешке.

— О, Сиршаллен, отец лесов! — Сказал он совершенно искренне. В глазах защипало. Нилан тряхнул головой. — Надо же, как я оказывается сентиментален. Тридцать два года…

Стена была разрушена первой и единственной крупной бомбардировкой Сиршаллена. Триста лет прошло. Некоторые участки еще стояли, монументальные и крепкие на вид как когда-то, их медленно раздирали древесные корни, и эльфы не мешали. Пусть лес поглотит то, что умерло — сказал Владыка, когда велел всем уйти под сень деревьев.

— Он совсем одряхлел… — Нилан с болью поглядел в разные стороны. — Мой старый добрый Сиршаллен…

— Не только он, — сказал Эльтан и кинул на Шахране злой взгляд.

Джон ответил упрямым исподлобья.

Они проехали наезженной дорогой, минующей самый разрушенные места. Каменные дома в Сиршаллене крошились и осыпались, деревья и растения буйствовали, все пришло в совершеннейший упадок. Нилан с болью осматривался вокруг. Он помнил его живым, гордым, полным журчания фонтанов и пения птиц. Помнил, как молодые эльфийки с песнями гуляли по его садам. Помнил, как Кайране вернулся сюда вместе с Финаром после второй войны, как девы осыпали их белыми лепестками, а у него, Нилана, замирало мальчишеское сердце. Как же он хотел быть таким как они — великим воином в блеске славы, вернувшимся с победой.

— Она еще стоит? — спросил он Эльтана.

Кайране вздохнул.

— Стоит.

— Хочу увидеть ее.

— К чему тревожить сердце…

— Схожу, пока вы разговариваете с владыкой. Мне нечего там делать.

— Как тебе будет угодно, — сказал Джон.

Наконец они приехали к части города, которая еще дышала. На ухоженных клумбах росли цветы, увядающие к осени. Дорожки были подметены, а в домах вставлены стекла.

Телега остановилась, все трое спрыгнули на землю. Эльтан, скривив губы, отряхнул свое одеяние.

— Вперед, Шахране, — сказал он с насмешкой.

Нилан переглянулся с Джоном.

— Удачи, — сказал Нилан. — Если кто и сможет, то только ты.

Шахране поднял голову и коротко кивнул. Он первым вошел в ворота наполовину разрушенного дворца. Эльтан усмехнулся, одарил Нилана снисходительным взглядом и пошел следом.

Нилан побрел по улочке прочь от ворот.

Сиршаллен глядел на него угрюмыми покинутыми домами, разросшимися кустами и деревьями. Один из старых, гигантских ясеней так и не расцвел после пожара, стоял искривленный, черный и страшный посреди когда-то ухоженного сада.

— Ба, да это же я. — ухмыльнулся Нилан себе под нос.

Он прошел несколько кварталов, отмечая старую древнюю разруху и свежие лесные побеги там, где когда-то стоял монолитный камень. Сиршаллен зарастал. Всюду к небу устремлялись юные по эльфийским меркам ясени. Никто больше не ухаживал за улицами, и посреди старой мостовой тут, то  там поднимали голову лесные исполины. Некоторые уже переросли высоту домой, другие еще только поднимались от земли. Нилан подошел к знакомому дому, перемахнул сохранившийся каменный забор и вошел во двор.

Дом был давно разрушен. Снаряд попал прямо в крышу, все что осталось — каменный остов одной из стен. Перед домом в высокой траве едва угадывался раскрошенный круглый фонтан.

— Здравствуй, родной очаг, — сказал Нилан вслух.

 Его слова в окружающей тишине прозвучали чужеродно. Когда-то тут играли дети, звенела жизнь. Нилан поглядел на деревья в углу сада. Однажды они с братом сидели там и стреляли из крохотных луков в пухлые тыквы. Ох, и попало же им от матушки, когда она обнаружила истыканные стрелами плоды. Нилан криво улыбнулся.

Он обошел остатки дома, под ногой хрустнули камни. Ветер истрепал даже камни, деревья проросли насквозь, в плотной зеленой стене границы бывшего жилища лишь угадывались.

Нилан побродил туда-сюда и со вздохом перемахнул обратно через забор. Он пошел по улице, тревожно прибавляя шагу. Ему не терпелось, и в тоже время он готов был повернуть назад в любую секунду.

Может Эльтан прав? К чему тревожить сердце? И все же он шел, прибавляя шагу. Вот поворот у дома семьи Ланиры, швеи что нынче одевает всю знать нового Сиршаллена. А ее родители умерли тут же, в разрушенном доме. А вот дом, что был библиотекой. Стоит, торжественно украшенный колоннами. Его не задело, поэтому и книги все сохранились…

Нилан прошел еще немного и замедлил шаг. Сглотнул.

Улица заканчивалась небольшой площадью. Рядом с фонтаном росла старая, причудливо-изогнутая рябина. Другие деревья не росли тут.

Нилан знал, что, наверное, это из-за общей закрытости площади зданиями. Ветер просто не донес семена. Его ум, людской ум, знал логичное и правильное объяснение, почему эта площадь, в отличие от всего остального Сиршаллена, еще не превратилась в непроходимый лес.

Но эльфийское в нем говорило, что это не случайно. Что даже лес склоняется перед скорбью народа и не трогает эту маленькую скрытую площадь. Что лесные духи отгоняют деревья и не дают им расти здесь.

Сейчас, осенью рябина раскрасилась яркими оранжевыми гроздьями. Фонтан был украшен скульптурой. Эльфийка тянула вверх руки. Они были оборваны сразу после плеч, половина лица откололась, вторая половина истрепалась под ветром, солнцем и дождями. Изящные складки платья еще можно было угадать, как и стан, стройный и красивый.

Губы Нилана искривила жалкая мучительная улыбка.

Он обошел кругом, высматривая в лице статуи знакомые черты и не находя их. Он знал, кого скульптор изобразил, и тогда она была словно живая. Казалось она вот-вот засмеется как и ребенок, что она держала на руках. Он тянул руки к рябине, казалось, вот-вот ухватит.

Все эльфы любили этот фонтан, он был сокровищем Сиршаллена. Простым, неприметным, но дорогим как сердце.

А теперь он крошился под действием неумолимого времени. Теперь лицо, что Нилан так боялся однажды забыть вовсе, было стерто и здесь. Теперь оно осталось лишь в его памяти.