Невозможно описать ее голос. Высокий и звонкий, как у гагары, он был в то же время глубок, ровен и спокоен. Каждое слово она произносила звучно и четко – не как ребенок, но как богиня. Это был божественный голос, и в такт ему во мне зазвучали низкие ноты, гармонировавшие с музыкой, льющейся из ее юного горла. В этих звуках сквозил каприз и звенела поэзия. Глядя на меня понимающим взглядом, она прочла:

О прекрасная смерть!

Драгоценный алмаз,

Что сияет лишь только в ночи;

Сколько тайн ты скрываешь под прахом от нас,

Кто найдет к этим тайнам ключи?

За этим последовали другие стихи, старые и новые, фравашийские и сочиненные, как мне показалось, ею самой. Мне давали понять, что это премудрое дитя тоже входит в Твердь, но совсем не так, как Тихо или Катарина. Быть может, она жила когда-то на одной из планет, вошедших затем в темные недра Тверди? Быть может, она была убита и вошла в одно из наиболее древних пространств памяти богини? Почему воины-поэты и агатангины называют Твердь Калиндой? Я смотрел на ее кольца, кольца воина-поэта. Возможно ли? Неужели это та самая девочка, о которой говорил Давуд? Результат эксперимента по выведению воинов-поэтесс? И оба кольца у нее красные! Во мне зародилось страшное подозрение. Я догадывался – и богиню, очевидно, вполне удовлетворяла моя догадка, – что это поэтическое дитя обитает в самом сердце Тверди. Возможно, Твердь сжалилась над юной поэтессой, а возможно, оказала честь единственному человеку, когда-либо носившему два красных кольца. Я представил себе луковицу, и на глазах у меня выступили слезы. Должно быть, Твердь очень похожа на луковицу: Ее мозг слой за слоем обволакивает сокровенное «я», любящее цветы и поэзию. Не бойся смерти, мой пилот.

– Но ведь каждая звезда в галактике и все когда-либо написанные стихи – все погибнет, – сказал я.

Калинда, вынув цветок из волос, положила его на ладонь и дунула. Цветок поплыл по воздуху ко мне.

Ты все еще не понимаешь. Никто не погибнет. Я сорвала этот гиацинт много лет назад, но понюхай – он до сих пор свеж!

– Я пытаюсь понять, всю жизнь об этом думаю. Распад, энтропия…

Энтропия – это недостаток информации, мера неуверенности. Когда энтропия максимальна, все сообщения одинаково вероятны. Чем выше неуверенность, тем больше информации содержится в сообщении.

– Значит, послание Эльдрии…

С момента своего создания вселенная стремится уйти от хаоса первичного взрыва. Макроскопическая информация создается непрерывно.

– Но я…

Боги пытаются собрать полную информацию о вселенной, но информация никогда не бывает полной. Взять хотя бы один-единственный твой выдох, сообщение, содержащееся в теплом воздухе. Если сместить всего один грамм далекой массы Шива Люс на один сантиметр, это в микроскопической степени повлияет на твое дыхание. Даже сама вселенная не может создать достаточно информации, чтобы узнать собственное будущее.

– «Что было, то будет», – говорила всегда Катарина. Ты даже представить себе не можешь, что будет с этой галактикой.

– Мы все обречены и прокляты, верно?

Напротив, мой пилот, напротив. Возможности бесконечны.

Она сорвала еще один гиацинт с венка у себя на голове, воткнула мне в волосы и наговорила мне еще много чудесных вещей. Большей части я не понял или понял плохо – как послушник, которому дали поиграть цифрами, получает лишь самое смутное представление о трансфинитной арифметике. Когда я спросил Калинду, почему она позволяет искусственным мирам уничтожать Геенну Люс – ведь богиня, конечно же, обладает властью ликвидировать любой объект внутри себя, если пожелает, – она сослалась на некие не подлежащие изменению экологические законы. (Я путаю в своей повести Калинду с богиней потому, что сам в них путаюсь – даже и теперь, в некотором смысле.) Ее слова показались мне полной тарабарщиной. В них было что-то о решениях каждой сущности во вселенной, определяющих то, что Калинда назвала «экологией выбора». Было бы тяжким преступлением прерывать без нужды естественный поток выбора, сказала она, и еще более тяжким – не восстановить этот поток, если бы он прервался. Насколько я понял, существовали и другие экологии – экология идей, экология пророчеств и экология информации. Калинда сообщила мне об экологии детерминированных действий и экологии фундаментальных парадоксов. Их было много, этих экологии, – целая иерархия. Калинда сказала, что обеспечение связи между ними – ее работа. Когда я признался, что эта ее работа доступна моему пониманию примерно так же, как вероятностная топология – червяку, она ответила:

Червяки достаточно понимают в превращениях, чтобы становиться бабочками.

Она рассказывала мне еще кое-что. Все ее манипуляции с мультиплексом, вызывавшие у меня такие затруднения, все необъяснимые явления внутри Тверди, все, что я до сих пор наблюдал, – все это она совершала на бессознательном уровне. Ни одно живое существо, сказала она, не может себе позволить сознательно вести процессы, которые могут идти автоматически. Разве человек имеет возможность сознательно регулировать свое сердцебиение согласно бесчисленным требованиям окружающей среды? Или ускорять свой обмен веществ и повышать температуру тела при борьбе с бактериальной инфекцией? Или сознавать существование каждого отдельного человека и даже десяти тысяч населенных человеком миров. Заботы богини, судя по всему, намного превосходили мою заботу о судьбе человека в галактике.

Пока мы разговаривали, вокруг звезды скопились миллионы черных точек. Калинда сказала, что это разновидность искусственной материи, плотной, как черные дыры. Черные тела – их можно называть гамма-фагами – запасают энергию; эти гамма-фаги предназначены для того, чтобы впитывать и задерживать свет суперновой. Зачем ей такое громадное количество энергии, Калинда так и не сказала. Намекнула лишь, что я должен ей довериться и что для гибели звезд есть веская причина. Но как мог я довериться этому ребенку со сверхъестественно мудрыми глазами? Калинда, так мило улыбающаяся мне, поглотила мозг Тихо, умы Рикардо Лави и других пилотов – кто мог знать, чего ей еще захочется отведать?

Не поддавайся мрачным думам, мой пилот. Было бы непоэтично, если бы все звезды погибли. Ты не дашь им умереть.

Она была одинока, и она читала страх и предчувствие беды в моих глазах – вот почему эта сострадательная в душе богиня, эта девочка с цветами в волосах пообещала помочь мне, если и я, в свою очередь, пообещаю ей одну простую вещь. И я, хотя это было опрометчиво с моей стороны, дал ей обещание, о котором будет сказано в свое время.

Вот оно, начинается.

Если бы я обладал хотя бы миллионной долей могущества Тверди, то наверное, остановил бы убиение Геенны Люс. Но я всего лишь человек и мало что мог сделать. Калинда, вертя кольцо на пальце, велела мне внимательно наблюдать за мирами в телескоп. Я повиновался и сосредоточился на ближайшем к солнцу цилиндре. Он раскрылся, как две половинки гигантской раковины, и изнутри, как жемчужина, показался пространственно-временной двигатель.