В зале поднялся шум, Альфред поднял руку, и все стихло.

– «Ты также обвиняешься в том, – продолжал Эркенвальд, – что вступил в союз с язычником Свейном и помог ему убить христиан в Корнуолуме, хотя те люди жили в мире с нашим королем, и это тоже может быть клятвенно подтверждено свидетелями».

Он помедлил, и на этот раз ничто не нарушило полную тишину в зале.

– «А еще ты обвиняешься, – теперь Эркенвальд читал тише, как будто едва мог поверить в написанное, – в том, что, присоединившись к язычнику и разбойнику Свейну, совершил подлые убийства и нечестивое ограбление церкви в Синуите».

На этот раз зал буквально взорвался негодованием, и Альфред даже не попытался навести порядок, поэтому Эркенвальду пришлось возвысить голос, чтобы закончить чтение обвинительного акта.

– «Чему также, – уже кричал он, чтобы его могли услышать, – мы имеем клятвенные подтверждения!»

Священник опустил пергамент, посмотрел на меня с неприкрытой ненавистью и отошел назад, к краю помоста.

– Он лжет! – прорычал я.

– У тебя еще будет возможность высказаться, – сказал сидящий рядом с Альфредом священник со свирепым лицом, облаченный в монашескую рясу, а поверх нее – в накидку клирика, богато расшитую крестами. У него были густые седые волосы и звучный суровый голос.

– Кто это? – спросил я у Беокки.

– Преподобный Этельред, – негромко ответил Беокка и, видя, что это имя мне ничего не говорит, добавил: – Архиепископ Контварабургский, конечно.

Архиепископ подался вперед, чтобы поговорить с Эркенвальдом.

Эльсвит не спускала с меня глаз. Эта женщина всегда меня терпеть не могла и теперь с удовольствием наблюдала за моим крушением. Альфред тем временем изучал балки под потолком, как будто никогда их раньше не видел, и я понял, что он не собирается принимать участие в суде, потому что это был именно суд. Он позволит другим доказать мою вину, но, без сомнения, огласит приговор… И приговор не мне одному, похоже, потому что архиепископ спросил, нахмурившись:

– А второй арестованный тут?

– Его держат в конюшнях, – ответил Одда Младший.

– Ему следует быть здесь! – возмущенно поговорил епископ. – Человек имеет право услышать, в чем его обвиняют.

– Кого именно вы имеете в виду? – вопросил я.

Речь шла о Леофрике, которого привели закованным в цепи, и при его появлении не поднялось негодующих криков, потому что люди видели в нем всего лишь моего сообщника и помощника.

Преступление совершил я, Леофрик тоже в нем участвовал, поэтому теперь пострадает за это, но у него явно нашлись в зале сочувствующие. Леофрика здесь знали, он был родом из Уэссекса, в то время как меня считали чужаком, незваным гостем из Нортумбрии.

Стражники подвели Леофрика поближе, и тот, печально посмотрев на меня, пробормотал:

– Мы в этом по самые задницы.

– Тише! – прошипел Беокка.

– Доверься мне, – сказал я.

– Довериться? – горько переспросил Леофрик.

Тут я украдкой посмотрел на Исеулт, и та чуть заметно покачала головой, давая понять, что она предвидела этот день и что все кончится хорошо.

– Доверься мне, – повторил я.

– Пусть заключенные умолкнут, – сказал архиепископ.

– По самые наши королевские задницы, – тихо проговорил Леофрик.

Архиепископ сделал жест в сторону отца Эркенвальда.

– У вас есть свидетели, готовые дать клятву? – спросил он.

– Есть, господин.

– Тогда сперва выслушаем их.

Эркенвальд махнул другому священнику, который стоял у двери в дальней части зала. Дверь открылась, и вошел худощавый человек в черном плаще. Я не мог разглядеть под капюшоном его лицо. Он поспешил к передней части помоста, низко поклонился королю и опустился на колени перед архиепископом, который протянул руку, позволяя поцеловать свое тяжелое кольцо с драгоценным камнем. Только потом свидетель встал, откинул капюшон и повернулся ко мне лицом.

Это был Ассер, тот самый монах из Уэльса. Осел, как я его про себя называл.

Он пристально глядел на меня, пока еще один священник подносил ему Евангелие; потом положил на книгу худую руку.

– Клянусь, – произнес он с акцентом, все еще не сводя с меня глаз, – что буду говорить одну только правду, и да поможет мне в этом Бог и да обречет Он меня на вечное адское пламя, если я о чем-либо умолчу.

Он наклонился и поцеловал Евангелие с нежностью ласкового любовника.

– Ублюдок, – пробормотал я.

Ассер оказался очень хорошим свидетелем. Он говорил ясно и четко, описывая, как я явился в Корнуолум на корабле, украшенном на носу и корме головами чудовищ. Он рассказал, как я согласился помочь королю Передуру, на которого напал сосед при содействии язычника Свейна, и как я впоследствии предал Передура, став союзником датчан.

– И вместе они учинили страшную резню, – сказал Ассер, – и я сам видел, как священника предали смерти.

– Ты бежал, как трусливый цыпленок, – вставил я, – и ничего не мог видеть.

Ассер повернулся к королю и поклонился.

– Я и вправду бежал, о мой повелитель. Я монах, а не воин, и, когда Утред окрасил тот холм кровью христиан, я убежал. Я не горжусь этим, о мой повелитель, и искренне прошу у Господа прощения за свою трусость.

Альфред улыбнулся, а архиепископ взмахом руки отмел замечания Ассера, как будто они ничего не значили.

– И после того как ты бежал с места убийства, – спросил Эркенвальд, – что случилось потом?

– Я наблюдал с вершины холма и видел, как Утред из Окстона отчалил от этого берега вместе с кораблем язычников. Два судна ушли на запад.

– Значит, они отплыли на запад? – спросил Эркенвальд.

– Да, – подтвердил Ассер.

Эркенвальд посмотрел на меня. В зале воцарилось молчание: все подались вперед, чтобы расслышать каждое слово этого чертова свидетеля.

– И что находится на западе оттуда? – поинтересовался Эркенвальд.

– Не могу сказать, – ответил Ассер. – Но если только они не попали на край света, тогда, полагаю, они обогнули Корнуолум и вошли в Сэфернское море.

– И больше ты ничего не знаешь? – уточнил Эркенвальд.

– Я знаю, что помог похоронить мертвых, – ответил Ассер, – и вознес молитвы за упокой их душ, и еще я видел тлеющие угли на месте сгоревшей церкви, но что сделал Утред, когда покинул место резни, этого я не знаю. Я знаю только, что он отплыл на запад.

Альфред демонстративно не принимал участия в процессе, но ему явно понравился Ассер, потому что, когда валлийский монах закончил давать показания, король поманил его к помосту, наградил монетой и даже удостоил недолгой беседы.